Весной девочка отметила свой седьмой день рождения в Москве, вместе с мамой и отчимом (причем, как она позднее вспоминала, это был самый яркий день рождения за все ее детские годы, – что, в общем-то, неудивительно), а уже летом, со второй половины июня, наслаждалась чистым свежим воздухом и относительным спокойствием на улицах маленького городка – городка сельского типа. Там она осенью того же года поступила в первый класс одной из ближайших от дома школ, познакомилась с детворой.
«Данный этап жизни» у Леры длится вот уже с десяток лет. Ее мать боялась, что дочь вырастет эгоцентричной, агрессивной и обиженной на нее, и именно такой Валерия и выросла. Кажется странным, что родители по всему миру никак не могут – или не хотят – уяснить для себя одну деталь, сколь множество историй ни выслушали бы об этом: брошенные ими дети уже никогда не полюбят их так же сильно, как любят дети родителей, рука об руку помогавших им преодолевать трудности на протяжении всего пути взросления. Такова уж правда – правда горькая на вкус и слух, но справедливая.
Подспудную неприязнь к матери Лера начала испытывать на тринадцатом году жизни. В шестнадцать уже презирала ее всей своей сущностью. Отчима при этом готова была сжечь живьем. Но временами, уже после шестнадцати лет, ее окутывали грусть и отвращение к себе же самой, сплетаясь со злостью в отношении родителей, и этот ядовитый комок в такие моменты выливался в необходимость либо глотать успокоительные (растительного происхождения, которые всегда наличествовали в бабушкиной аптечке), либо запираться в своей комнате и заливаться слабоалкогольными напитками. Терзания, страдания, которые, накрывая ее с головой и вдавливая в кровать или холодный пол, продолжались в среднем до двух часов (и со временем эти приступы апатии становились чернее, длительнее и посещали ее все чаще, отчего трезвые паузы между погружениями в расслабленное состояние от успокоительного или алкогольную эйфорию закономерно сокращались, а напитки требовались либо более крепкие, либо в бо́льших объемах) и всегда заканчивались одинаково: она вспоминала отца и говорила себе, что его смерть не должна была стать для матери причиной – или предлогом – для отказа от кровной дочери в пользу какого-то самовлюбленного кретина с всегда набитым до отказа портмоне. А спустя некоторое время Лера засыпала.
Стоит оттолкнуться от всегда набитого портмоне и уточнить, что в плане материального достатка Лера никогда не была обделена. Мать понимала: решение отправить свою дочь к бабушке на долгие одиннадцать лет (то есть пока та не окончит школу) нельзя было назвать разумным и стоило хоть как-нибудь давать понять девочке, что она продолжает ее любить и скучает. Поэтому вместе с мужем они каждые два месяца, пока той не исполнилось одиннадцать, высылали ей подарки. На двенадцатую в ее жизни новогоднюю ночь ей подарили стационарный игровой компьютер, сборку которого доверили знакомому IT-специалисту из ближнего окружения, заверившего, что в ближайшие года четыре об обновлении внутренностей системного блока можно не беспокоиться. После двенадцатого дня рождения ей начали ежемесячно пересылать деньги: до четырнадцати лет – от пяти до семи тысяч рублей, до шестнадцати – от десяти до двенадцати тысяч, а далее – по тридцать тысяч (в определенные праздники – и того больше). Учитывая то, что к семнадцатилетию Валерии средняя заработная плата в этом малонаселенном городке не превышала двадцати тысяч рублей, те суммы, что она получала от родителей, были объективно внушительными, а для ее сверстников и вовсе огромными. Разумеется, многие из подростков (да и не только подростков, но и взрослых, которые были наслышаны о ее пассивном доходе) не могли не завидовать ей.