Миген прошла мимо нескольких пьедесталов с установленными на них бюстами и статуями. Дверь в апартаменты Энн была рядом с седьмой статуей, у которой Миген перевела дыхание. До минувшей ночи ей удавалось скрывать рану на руке от всех, кроме Брауна и Смит. Перевязку она меняла с помощью Смит, но Лайон явно не доверял той и прислал доктора Раша.
Когда известный врач появился у парадного входа, любопытная Энн Бингхэм лично проводила его в крыло для слуг.
Доктор был тактичен, дипломатично сумев обойти все поставленные умной хозяйкой вопросы. Но после его ухода миссис Бингхэм отбросила осторожность.
Миген — в отличие от других слуг и служанок — ни капельки не пугали властные манеры Энн Бингхэм. Девушка храбро выдержала пристальный взгляд хозяйки особняка и не пожелала удовлетворить ее любопытство. К счастью, в этот момент Присцилла позвала Миген к себе.
Сейчас, когда Миген задержалась у двери с подносом для завтрака, она очень надеялась, что Энн в круговороте подготовки к приему позабыла свои вопросы. Миген постучала, и разговор в комнате затих.
— Войдите, — раздался голос хозяйки. — Нас попросту уморили голодом!
При первом взгляде на личные покои миссис Бингхэм Миген просто оторопела, хотя ей следовало бы догадаться, что эти апартаменты должны быть великолепнее всех других в доме.
Спальня Энн, декорированная белым атласом и тканями всех оттенков синего цвета, представляла собой огромное помещение, господствующее место в котором занимала фантастических размеров кровать, занавешенная сапфировыми портьерами. Открытая дверь из спальни вела в просторный будуар, где камеристка миссис Бингхэм разбирала сейчас шикарные платья.
Сама Энн выглядела в огромной постели очень грациозной и изящной. Она лежала, облокотившись на пухлые подушки из атласа и кружев, в кремовом атласном пеньюаре, обшитом пышными кружевами. До сих пор Миген никогда не приходилось видеть Энн Бингхэм с неприпудренными и непричесанными волосами. Длинные светло-каштановые локоны раскинулись по плечам, делая ее лицо моложе и более ранимым.
У высокого окна висела одна из знаменитых лакированных под японский стиль клеток. В ней красовались три белоснежные птицы, с тоской глядящие на солнечное синее небо. Присцилла в расслабленной позе сидела между окнами и кроватью на покрытой синей и серебряной парчой кушетке.
Миген каким-то образом удавалось игнорировать бывшую подругу. Ей хотелось поскорее удалиться, пока Энн Бингхэм не вздумалось продолжить обсуждение, почему простую служанку пользовал самый известный врач в городе.
Пока Миген разливала шоколад, Энн проницательно смотрела на нее, словно старалась запомнить каждую подробность лица и фигуры странной горничной. Разговор, однако, вертелся лишь вокруг самых обычных любезностей, и вскоре Миген, присев перед обеими дамами в реверансе, со вздохом облегчения покинула их.
С полным ртом крема Присцилла заметила, что на этот раз пирожные не так свежи, как обычно. Энн никак на это не отреагировала, ее большие глаза продолжали напряженно смотреть на только что закрывшуюся за Миген дверь. Присцилла попыталась вернуться к прежней теме:
— Полагаю, что кондитер сейчас занят приготовлением пирожных к сегодняшнему вечеру… Но это совсем не важно. Осмелюсь ли я спросить, что отвлекает вас от завтрака?
— Если честно, то меня интересует ваша миниатюрная горничная. Она выглядит довольно.., необычной.
— Да, — нехотя согласилась Присцилла.
— Откуда она родом? Как давно эта Саут ваша личная камеристка? — стала забрасывать ее вопросами Энн.
— А в чем дело?.. — Кровь прилила к лицу Присциллы, пока она перебирала в уме возможные варианты ответов, ведь Энн было трудно провести.
— В ней что-то необычное" Ведь так? Я, милая Присцилла, настойчиво прощу вас рассказать мне все начистоту. И пусть моя просьба вас не раздражает. В мире нет человека, которому можно было бы довериться больше, чем мне.
В известном смысле Присцилле стало бы легче, раскрой она Энн Бингхэм тайну затянувшегося маскарада. И, запинаясь, гостья все рассказала, не забыв подчеркнуть, что вдохновителем этого плана с самого начала была Миген.
— Она всегда была чуть-чуть шальной, — завершила Присцилла свое повествование пораженной и внимательно слушающей Энн. — Я никогда не понимала Миген по-настоящему, хотя мы всю жизнь были лучшими подругами. Я считала, что она уделяла своим забавам недопустимо много времени. Она носила бриджи, подобно мальчишке, и целыми днями скакала верхом. Должна признать, что сейчас мои слова, наверное, похожи на вымысел…
— О нет, я верю вам. Хотя должна признать, что Миген производит впечатление не совсем нормальной, коль скоро сама , отказалась от положения в бостонском обществе и пошла в служанки.
— Не могу с вами не согласиться! В тот день, когда Миген показала мне письмо поверенного, сообщившего, что ей следует поехать к своей тете, я сказала подруге, что в Бостоне у нее появится больше шансов найти удачную партию. Нужно только одно — начать вести себя как истинная леди! Правда, Миген всегда была упряма, даже при жизни своих родителей.
Я считала, что первоначально всю эту историю она задумала как шутку… Теперь держу пари, Миген изменила свое отношение к этому.
Легкая улыбка скривила губы Энн.
— Не сомневайтесь. Меня не удивит, если она откажется от придуманного ею фарса и уедет к своей тете.
— О, вы не знаете Миген. Она никогда не сдается и, возможно, удивит всех нас, придумав, как все повернуть в свою пользу. Мой брат говорит, что она, как котенок, который, падая, всегда приземляется на лапы.
Энн откусывала от пирожного, тщательно продумывая следующий вопрос.
— По-моему, Присцилла, это не правда. Я размышляла о том, — выражаясь, конечно, фигурально! — не считаете ли вы, будто Миген испытывает некий интерес к Лайону? Вы понимаете, о чем я?
— Признаюсь, я испытывала беспокойство в этом отношении, — легкомысленно ответила Присцилла. — Но теперь такие мысли меня оставили. Ведь Лайон знает, что Миген всего лишь горничная. Во-вторых, Миген никогда не проявляла сколько-нибудь серьезного интереса к мужчинам. Она даже не знает, с чего нужно начинать флирт. Нет, я не думаю, что это вообще ее заботит. И потом у меня впечатление, что мою подругу очаровал ваш кучер и трудностей он, по-видимому, не встречает. Странно, конечно, предполагать, что Миген Сэйерс, аристократка, владелица одной из крупнейших плантаций Виргинии, флиртует со слугой. Не сомневаюсь, что с этим буйным субъектом ей, может быть, и интереснее.
— Уверена, вы правы. Но в вашем рассказе прозвучала фамилия Сэйерс. Мне кажется, что я была знакома с ее родителями, по-моему, во Франции.
— Это, несомненно, так. Они там бывали Часто. — Присцилла обеспокоенно подалась вперед. — Вы обещаете, что никому о нашем разговоре не скажете ни словечка? Бедняжка Миген живет в постоянном страхе, что все может открыться и ее отошлют к старой тетке в Бостон. Я дала ей слово.
— И я, дорогая Присцилла, даю слово. Ничто не может вынудить меня раскрыть кому бы то ни было правду о прошлом Миген!
— Ты попадешь в затруднительное положение, если не сойдешь вниз до съезда гостей, — предупредила Миген. — Разве нельзя остановиться на какой-нибудь одной? Неужели тебе нужно перебрать все мушки?
Присцилла состроила милую гримаску. Ее изогнутые брови были подчернены жженым гвоздичным деревом, и создавалось впечатление, будто девушке понравилось ее отражение в зеркале. Что касается Миген, то ей лично казалось абсурдным красть брови, румянить губы и щеки. Но она знала, что любой ее совет Присцилла теперь пропускает мимо ушей.
— Я просто не могу сделать выбор между мушкой, изображающей страсть, — сказала она, укрепляя черную звездообразную накладку у левого глаза, — и мушкой, символизирующей кокетку. — Вторая сердцевидная накладка была прикреплена над верхней губой.