Видимо, она поступает нечестно, что скрывает от Джона звонки Айво, но она ведь не делает ничего дурного. Беттина решила, что она имеет право кое в чем не советоваться с мужем. Да и что сказать Джону? Что звонил Айво, и они обсуждали пьесу?
— Я только что вернулся с Лазурного Берега. Нортон собирается тебе звонить.
У Беттины заколотилось сердце. Нортон Гесс, ее агент.
— Но я сказал ему, что первый позвоню тебе.
— А в чем дело? — она старалась казаться равнодушной.
Айво рассмеялся:
— А ты как думаешь? В том, что погода в Калифорнии испортилась?
Беттина принужденно посмеялась.
— Нет, дорогая, — он нарочно затягивал с новостями, — дело, конечно, в твоей изумительной пьесе.
— Ну, не томи!
— А ты имей терпение.
— Айво! Довольно!
— Хорошо, хорошо. Нортон говорит, что пьесой заинтересовался не один продюсер, и, такая удача, нашелся достойный театр. Ты не поверишь, но премьеру могут дать уже в конце ноября, в крайнем случае — в начале декабря. — Айво счастливо засмеялся. — Надо ли еще говорить? Нортон хочет, чтобы ты ближайшим рейсом вылетела в Нью-Йорк. Все обсудим при встрече.
— Ты серьезно?
— Конечно. Как никогда.
— Ох, Айво… — Ни в снах, ни в мольбах ей такое не грезилось. — Но что мне делать?
Беттина не знала — плакать ей или смеяться. Айво не надо было объяснять.
— Ты — о муже?
— Да. Что я ему скажу?
— Что написала пьесу, что есть продюсер на Бродвее, который проявляет интерес, что премьера обещает стать сенсацией.
— Не шути.
— Не шучу.
— Когда мне надо приехать?
— Чем скорее, тем лучше. Уверен, тебе сейчас позвонит Нортон. Мне просто хотелось первому сообщить радостную весть, а вообще-то мы с ним только что обсуждали невероятную дату премьеры. Это возможно лишь потому, что по какой-то причине театр оказался незанятым, а для постановки твоей вещи не нужно ни особых костюмов, ни декораций. Вопрос лишь в финансировании, актерах и репетиционном периоде. Чем дольше ты будешь сидеть в Сан-Франциско, тем дальше отодвинется премьера. Прилетай завтра.
— Завтра? — ужаснулась Беттина. — В Нью-Йорк?
Она не была там пять с половиною лет. Айво долго молчал, чтобы Беттина успела переварить услышанное.
— Как хочешь, крошка, тебе решать. Но я на твоем месте вылетел бы уже сегодня.
— Вечером мне надо поговорить с Джоном, а завтра я дам знать Нортону.
Однако Нортон оказался не таким терпеливым, как Айво. Он позвонил через полчаса и без вариантов велел ей быть в Нью-Йорке сегодня вечером.
— Я не могу, это абсурд. У меня — муж и ребенок, мне надо подготовиться, я должна…
В конце концов она уговорила его, что прилетит завтра, но это значит, что предстоит разговор с Джоном, причем лучше поговорить с ним как можно скорей. Она даже хотела заехать к нему на работу, но потом решила дождаться его возвращения. К его приходу она приоделась, предложила ему выпить и пораньше отправила спать Александра.
— Что у тебя на уме, красавица? — с неподдельным интересом спросил Джон, и оба они засмеялись, но Беттина быстро посерьезнела и отставила стакан с виски.
— Мне надо с тобой спокойно поговорить, дорогой. Что бы ты ни подумал, знай, что я очень люблю тебя. — Она замолчала, страшась сказать ему о пьесе. — Потому что я на самом деле очень, очень тебя люблю. И если что-то может перемениться во мне, то не в моей любви.
— Что все это значит? Попробую отгадать. — Сегодня Джон был в игривом настроении. — Ты хочешь перекраситься в блондинку!
Беттина не восприняла его тон и мрачно покачала головой.
— Нет, Джон, речь пойдет о моей пьесе.
— В чем дело? Что нам о ней говорить? — напряженно выговорил Джон.
Она не могла сообщить ему о том, что посылала пьесу Айво, поэтому просто сказала:
— Я отправила рукопись агенту.
— Когда?
— В июле, даже раньше, но он возвратил рукопись на исправление, и я внесла коррективы.
— Зачем?
Беттина на минутку прикрыла глаза, потом вновь открыла и произнесла:
— Потому что я хочу продать ее, Джон. Это то… Я всегда этого хотела. Я должна. Ради себя, ради моего отца. И, не сердись, ради тебя и Александра.
— Не юродствуй! Для меня и Александра нужно лишь одно — чтобы ты сидела дома, с нами.
— Это все, что тебе от меня нужно? — спросила Беттина с невыразимой печалью в глазах.
— Да, все. Ты думаешь, будто это — уважаемая профессия, мадам Драматург? Так вот знай — ничего подобного! Посмотри на своего отца, знаменитого романиста. Думаешь, он был уважаемым человеком?
— Он был гением, — бросилась на защиту Беттина. — Может быть, его не назовешь «уважаемым» в том смысле, который ты вкладываешь в это слово, но он был блестящий, интересный человек. После него остались книги, которые радуют миллионы людей.