Через три дня прибыли гонцы от одного из «союзных» кланов – самого слабого – с предложением объединиться против остальных двух. Переговоры начались с того, что главам семей будущего клана-союзника были предъявлены пленные воины из других кланов. Патриархам предложили подтвердить серьезность намерений – собственноручно перебить пленных. Главные люди охотно согласились, но пришли в ужас, когда лоурины остановили убийства и половину пленных оставили в живых. Мало того, им выдали лошадей и отпустили на волю, дабы побывавшие в плену смогли рассказать сородичам о том, чему стали свидетелями. Древний закон кровной мести никто не отменял (ха-ха!), так что переговоры о смене веры прошли вполне успешно.
И была новая битва, в которой лоурины почти не участвовали, а просто играли роль этакого заградотряда. Того самого, который заграждает «нашим» путь к отступлению.
То, что финт с пленными придумал не он, было для Семена слабым утешением. Автор идеи – лоурин «аддокского происхождения» – прекрасно знал традиции своего народа. И применил к ним знания, полученные на уроке в школе, когда учитель рассказывал об убийстве русскими князьями татарских послов перед битвой на Калке. Князья, конечно, сделали это, чтобы повязать друг друга кровью и тем самым исключить предательство. В данной ситуации «неприкосновенных» послов не имелось, зато были пленные, и действовал закон кровной мести – додуматься заменить одно другим оказалось нетрудно. Тактика заградотряда тоже не была местным изобретением, а взялась оттуда же – из школьных уроков. «Вот они, плоды образования, – горько усмехался Семен, пытаясь пересчитать валяющиеся в траве трупы. – То ли еще будет!»
Кровавый конвейер заработал. Как вскоре выяснилось, наибольшую жестокость проявляют именно неофиты. «Предавшие» традиции предков и «поклонившиеся Зверю» почему-то сразу начинают испытывать жуткую ненависть к тем, кто этих традиций не предавал и Зверю не поклонялся.
Впрочем, как только численность армии не вполне добровольных союзников приблизилась к сотне, боевые действия быстро пошли на убыль. Сопротивляться такой силе в одиночку стало бессмысленно, а заключение союзов – дело долгое. Тем более что впереди армии захватчиков, как эпидемия, распространялись волны измен и предательств.
Правда, никакой постоянной армии, по сути, и не было – повязанные кровью союзники оставлялись в покое, а в боевые действия втягивались новые силы. Кроме того, захватчики ничего не захватывали, кроме… власти, защищать которую хотелось далеко не всем. Конечно, агрессоры требовали отступления от «веры предков», но это отступление вроде бы было не таким уж и большим. Более того: те, кто имел право (и возможность!) всерьез задумываться, часто приходили к выводу, что от них требуют не отступления, а скорее наоборот – возвращения к истинной вере, к древним забытым традициям!
Так или иначе, но к осени огромная территория – от бывшей Страны Хьюггов на юге до болотистой тундры на севере – оказалась под контролем небольшой группы воинов-лоуринов. Переход в новую веру сопровождался таким количеством взаимных обид и кровавых долгов среди «покоренных» кланов, что они вынуждены были смотреть на «людей Мамонта» как на своих защитников, как на гарантов, так сказать, мирного сосуществования. Семен дождался раздела «сфер влияния» между тремя главными участниками эпопеи и отбыл восвояси. Парням предстояло жить в движении, постоянно объезжая основные стойбища. Семен обещал по первому снегу прислать им несколько собачьих упряжек. От помощи людьми «конквистадоры» отказались – они собирались заняться вербовкой «отмороженных» новобранцев и формировать агентурную сеть – рассказы о шпионах и разведчиках не прошли для них даром.
– Похоже, моя совесть сильно окрепла, – сказал Семен встречающей его Эльхе. – Она выдерживает такой груз, который в былые годы раздавил бы и ее, и меня.
– Это здорово! – обрадовалась женщина. – А кто она такая, эта твоя совесть? Красивая, наверно?
– Нет, – грустно качнул головой Семен. – Она ужасна – вся покрыта мозолями и шрамами.
– Бедненькая! – всплеснула руками Эльха. – Она воительница?
– Нет, – пробормотал Семен, – уже нет…
Он собирался заняться делами школы – самыми, как он считал, важными в его жизни и в жизни этого мира. И занялся. Но не надолго. В лютую осеннюю непогоду главные люди лоуринов призвали Жреца в поселок.
Осенний дождь в степи – это плохо. Сыро, холодно и противно. В том числе и от понимания, что тепло и сухо уже не будет – ни завтра, ни послезавтра. Холмов, долин и перелесков в степи хватает, но спрятаться негде – ничто не мешает ветру бесчинствовать. В поселке лоуринов немного лучше – от степи его отгораживает невысокая каменная грива. Налетая на препятствие, ветер закручивается, теряет силу и рвет покрышки жилищ в разные стороны. Каково уж там приходится дозорному на «месте глаз» рода Волка, лучше не думать…
В другом мире сказали бы, что в такую погоду хороший хозяин и собаку из дома не выгонит. В этом мире так не говорят, потому что еще никому не пришло в голову держать собак – даже щенков – в жилищах. Соответственно, их под дождь и не выгоняют. А вот мальчишек…
Впрочем, подростков тоже никто не выгонял. Им просто не сказали, что можно остаться под крышей. Значит, надо идти – в дождь и ветер, в предутреннюю темноту. Они пошли и не ошиблись – старейшина Медведь уже ждал их, сидя на бревне у Костра Совета. В отличие от своих подопечных, он прикрывался от дождя куском старой прокопченной шкуры. На мальчишках же были лишь рваные засаленные меховые балахоны без рукавов и капюшонов. Впрочем, рубахи имелись лишь у представителей вида Homo sapiens. Неандертальцы и питекантропы обходились набедренными повязками.
– Долго спите, воины! – оскалил старейшина крепкие желтоватые зубы. – А погода-то звенит!
– Дождь же… – робко возразил кто-то из младших.
– Где?! – изумился Медведь. Он поднял лицо кверху, а потом отжал воду из короткой бороды. – Разве это дождь?! Вот, помню, в молодости были дожди, так дожди! А это что?! Так, морось! Зато не жарко – радуйтесь!
– Мы радуемся, – чуть насмешливо заверил кто-то из старших. – Сильно радуемся!
– Правильно делаете, – одобрил наставник и вытянул из-под бревна тяжелый мешок. – Ловите!
Он начал швырять в парней камни – окатанные гальки чуть меньше кулака размером. Светлые и темные. Тот, кто поймает светлый, будет в одной команде, кому достанется темный – в другой. Жеребьевка проходит быстро – камни чуть ли не догоняют в воздухе друг друга. Попробуй-ка схвати, если и глаза-то толком продрать не успел…
– Встречный бой, мальчики, – ласково улыбнулся старейшина и поднял кулак. Чуть подождал и разогнул палец: – Р-раз!
Это одна из «игр», правила которых всем хорошо известны. К тому времени, когда Медведь разогнет пятый палец, команды должны разобрать «оружие» и покинуть тренировочную площадку. Они вернутся на нее с разных сторон и вступят в бой. Тот, кто придет первым, будет иметь преимущество. Командам предстоит пройти разное расстояние – тропа кроманьонцев-нирутов вдвое длиннее, чем тропа неандертальцев-хьюггов, но на последней масса препятствий, почти непреодолимых для обычного человека: попробуй-ка спрыгнуть с трехметрового уступа или влезть на такой уступ, если там и зацепиться-то не за что! В общем, неизвестно, что хуже, особенно если дождь и все вокруг мокрое и скользкое. А главное коварство, основной сволочизм этой «игры» заключается в том, что команды смешанные – неандертальские парни плохо бегают на длинные дистанции, но кроманьонские уступают им в силе и способности брать препятствия с ходу. По своим физическим данным питекантропы-пангиры превосходят и тех, и этих, но соображают они плохо и совершенно не способны к контактному бою – им инстинкты не позволяют. Парни должны на ходу организоваться и стать боевым отрядом – выделить лидера, распределить обязанности, наладить взаимопомощь, разработать план предстоящей атаки. Много чего нужно сделать, пока наматываешь километры по размокшей глине.