К чему я все это говорю? А к тому, что крестьянин теперь совсем другим стал. Кроме колхоза или совхоза, не мыслит он себе другой формы хозяйничания на земле. Он действительно хозяин, ему даже вручили акты на вечное пользование землей. Но вот беда: не дают селянину хозяйничать. Скажу о последних годах: за него стали думать в районе, в области и выше. Да вы не хуже меня знаете: не задание дают колхозу, сколько и какой продукции он должен продать государству, но и обязательный план посевных площадей и план развития животноводства. Водят мужика, как дите малое, за руку и говорят: это сей тут, а это там, а этого вовсе не сей; такую скотину разводи, а такую не разводи. И мужик обязан делать все, что ему говорят, хотя душа его немым криком кричит, ибо сам он лучше иных знает, что и как ему надо делать, чтобы и государственные планы выполнить и самому не остаться в накладе. Для этого, между прочим, в колхозах есть и ученые-агрономы, и зоотехники, да и мы, председатели, вместе с правлением тоже не без царя в голове. Ведь, если сказать правду, не засуха виновата, что в этом году район остался без пшеницы! Шаблон в земледелии виноват. Ликвидировали по чьему-то приказу черные пары и сразу сели на мель.
А попробовали б отпустить колхозы "на беспривязное содержание" да при этом установили между колхозами и государством нормальные экономические взаимоотношения, то есть дали колхозам твердые планы, тогда вопрос об агрономии и вообще о ведении сельского хозяйства решился б сам собой.
Павлу Платоновичу вдруг показалось, что говорит он слишком долго, да и напряженная тишина в кабинете смутила его. Он испуганно посмотрел на наручные часы, хотя не засек время, когда предоставили ему слово. Кинул вопросительный взгляд на Степана Григоренко, но тот, склонив голову на руки, спрятал под ладонями глаза. Посмотрел на секретаря обкома и увидел, что он, нахмурив брови, делал в блокноте какую-то запись. Обвел взглядом членов бюро парткома. Встретился с подбадривающими глазами редактора газеты - молодого губастого парня с рыжими вьющимися волосами, уловил зловещую улыбку на бледном лице Клима Дезеры и заметил, как нервно вздрагивают ноздри его тонкого носа.
Ощутив горьковатость во рту, продолжил речь, будто в омут нырнул:
- И решится тогда главнейшая проблема, которая все время держит нас за грудки. Суть ее в том, что крестьяне, работая целый год в поле или на ферме, не знают, что они получат за свой, прямо скажу, не легонький труд. Ему, селянину, говорят, что он хозяин земли, а этот хозяин не имеет права распорядиться плодами трудов своих, потому что, кроме основного плана поставок, ему потом дают еще несколько сверхпланов.
В этом - главнейший корень наших бед, - продолжал Павел Ярчук, глядя перед собой страждущими глазами. - А каждый корень, если он живой, дает ростки. Люди смотрят на землю, как на недобрую мачеху, и надеются только на побочные заработки, а сыновей и дочек своих стараются скорее выпроводить из села, подальше от земли, от крестьянской судьбы. И бегут селянские дети в города на любую работу, становятся там портными, малярами, каменщиками, официантами, сборщиками утильсырья - кем угодно, только бы не быть хлеборобами.
34
Степан Прокопович слушал Павла Ярчука с затаенным дыханием, втянутой в плечи головой; будто стоял под грушей, с которой падали плоды, и ждал, что вот-вот тот же Павел обрушит с самой вершины дерева наиболее крупный, твердый от незрелости плод и оглушит до беспамятства.
Глубоко честный и независимый ум Степана Григоренко все-таки плутовал с самим собой. Каждое слово Павла обжигало выстраданной сердцем и выношенной в душе правдой. И в то же время Степан Прокопович досадовал, что Павел Ярчук при всей его рассудительной мудрости решился на такое рискованное выступление в присутствии секретаря обкома партии. Как отнесется к этому выступлению Федор Пантелеевич? Ведь то, о чем говорит Павел, зависит не только от секретаря обкома. Во всяком случае, Степан Прокопович не будет торопиться высказывать свое отношение к честной исповеди Павла. А может, не так уж прав Павел Ярчук? Может, и он, Степан, мыслит сейчас ограниченно? Ведь там, наверху, денно и нощно думают, как лучше и быстрее вывести сельское хозяйство страны на широкую дорогу. Сколько решений, постановлений, реформ! А дело?.. Больше бюрократической лихорадки, чем дела. Если человек тонет, его надо спасать, а не толковать о его добродетелях или пороках.
Ох, как не легко быть секретарем парткома! А еще считает себя образованным марксистом - высшую партийную школу окончил. Может, и вправду пора на пенсию?
Горькие Мысли затуманили Степану Прокоповичу голову, надвинулись на него набатным звоном, и он на какое-то время потерял самого себя, будто забылся во сне. Очнулся от тишины. Увидел, что Павел Ярчук сидит на своем стуле с побелевшим от волнения лицом И, разглаживая рукой усы, виновато смотрит в пол.
Степан Прокопович тяжело вздохнул и вопросительно посмотрел на секретаря обкома. Но тот что-то записывал в блокноте.
- Будем обмениваться мнениями? - нерешительно спросил Степан Прокопович, продолжая косить темный глаз на Федора Пантелеевича.
- Позвольте мне сказать! - раздался голос Клима Дезеры.
- Пожалуйста, - Степан Прокопович окинул Дезеру настороженным взглядом.
Дезера встал, невысокий, жилистый, наморщил лоб, отчего светлые брови почти спрятались под низко стриженные волосы.
- Давно я в партии, - раздумчиво начал Дезера, устремив глаза к потолку, - но с таким, с позволения сказать, случаем сталкиваюсь впервые. Голова колхоза коммунист Ярчук, оказывается, не знал, что не имеет права самовольно, без разрешения парткома, выдавать колхозникам аванс. Не знал... Может, вы, Ярчук, не знаете также, что зерно - золотой фонд государства и что его расходование должно быть под контролем партии? Вы же не первый год на посту председателя! - голос Дезеры набирал звенящую силу, а в глазах разгоралось благородное негодование. - И, не понимая таких элементарных вещей, Ярчук еще дает нам рецепты, как надо строить коммунизм. Больше того, ему не нравится, как партия осуществляет свою руководящую роль на селе! За что же ратует Ярчук? За анархию! Он, видите ли, лучше знает, что и где ему надо сеять. Но при этом не думает: надо ли в интересах государства сеять то, что ему хочется? А как понимать требование Ярчука о том, чтобы "отпустить колхозы на беспривязное содержание"? Как понимать?! - на лице у Дезеры было написано искреннее негодование. - Вдумайтесь, товарищи, в смысл всего этого! Ярчук плачет, что держава обижает крестьян, не позволяет им распоряжаться плодами трудов своих... На партийном языке такие заявления надо квалифицировать как мелкобуржуазный уклон! Ибо у нас нет различия между интересами колхозников и интересами государства вообще. Если государство берет зерно на какие-то потребности, то удовлетворение этих потребностей в равной мере и в интересах крестьян!
В заключение хочу сказать, - Дезера понизил голос, как бы придавая своим словам особую значимость, - что я искренне возмущен эгоистическим, насквозь пропитанным кулацкой психологией, беспринципным и, я бы сказал, антипартийным выступлением товарища... Нет, какой он мне товарищ!.. Бывшего председателя кохановского колхоза Ярчука. - Дезера с трудом перевел дыхание и сверкающим от возбуждения взглядом посмотрел на секретаря обкома партии.
- Почему бывшего? - удивился Федор Пантелеевич.
- Я полагаю, товарищ секретарь обкома, - с оттенком торжественности, на высокой ноте, ответил Дезера, - что после услышанного здесь Ярчук не может оставаться ни в партии, ни на посту председателя! У меня, как члена бюро, по крайней мере есть такое предложение. - И сел, оглянувшись на членов бюро с чувством исполненного долга.
Федор Пантелеевич озадаченно посмотрел на Степана Григоренко и, видимо, уловил в его глазах растерянность. Потом повернулся к Дезере и спокойно спросил у него:
- Скажите, товарищ Дезера, сумеете ли вы объяснить кохановским колхозникам необходимость снятия Ярчука с поста председателя, если бюро поручит вам провести там перевыборы?
- Безусловно, - откликнулся Дезера.