Тот свет
Всякое живое существо — не просто скопление клеток, приводимых в движение химическими или электрическими пульсациями. Нет такой культуры, которая бы не выделяла в нем материальную оболочку и веющий дух, тело и душу; и если так, непонятно, почему бы только человеческое существо было устроено таким образом (думаю, мой читатель между делом уже понял мое мнение об этом предмете; но не будем об этом). Палеонтологи пытаются выяснить, как и в каком виде эту двойственность осознал доисторический человек и как он это выразил. Но все «цивилизации», следы которых дошли до нас, в этом не сомневались; они задавались вопросами о моменте и обстоятельствах заключения этого «союза» — непосредственно по желанию Бога, говорят Библия или восточные верования и даже философия Платона, упоминающая о демиурге. Идея предсуществования двойственности души и тела в уме Творца — пункт догмы, интересующий ученых; верующий в средние века видел лишь очевидное — тело тленно, а душа продолжает жить; смерть — это момент разделения того и другого. Но они вновь обретут друг друга в конце времен, когда верующий предстанет перед лицом Бога.
Путь будет долог, и приближение момента, когда настанет то самое «после», в котором тело будет покинуто, когда надо будет показать душу, вселяет мучительную тревогу. Жизнь, «переход» через этот свет, есть непрерывный бой, «психомахия» между пороками и добродетелями, как ее описал Пруденций в V веке; ее охотно иллюстрировали скульпторы и миниатюристы — схватка на ристалище, на ристалище человеческой жизни, между Добром и Злом, которая не возобновится и закончится Страшным Судом; тело будет отброшено, душа взвешена — то есть выявятся праведники и нечестивцы. Значит, тело не должно исчезнуть в ожидании Страшного Суда: его следует закопать, пусть оно даже сгниет в земле, пока не воскреснет в конце времен. Таким образом, на этом христианство категорически настаивало: кремация, сжигание, принятые во многих культурах, как на Востоке, так и на дальнем Западе, были запрещены; впрочем, в Европе они постепенно прекратились с IX века, несмотря на репутацию огня как очистительного начала, — известно, что сегодня эти обычаи приобрели новую популярность. Что касается души, то в ожидании Воскресения и Страшного Суда она блуждает в тревоге последнего дня — может быть, в лимбе, прибежище неверных, мертворожденных, в Гадесе греков, в Шеоле евреев; а может быть, они незримо вздыхают в своих бывших жилищах среди живых или в обители мертвых, где покоится их тленный прах.
Это ожидание Дня, когда зазвучат трубы Страшного Суда, совершенно естественным образом вызывало у мыслителей, как у очень ученых, так и у просто обеспокоенных, путаные размышления о знаках, предвещающих конец света. Библейские пророки, особенно Исайя и Иезекииль, а потом апостол Иоанн описали этот Апокалипсис: явится Антихрист, на миг подвергнув мир всевозможным бурям. В XI веке считали, что Страшный Суд начнется через сорок дней после его исчезновения; в XII веке возникла идея надменного «царствования» в течение ста двадцати дней, по истечении которых в истинную веру обратятся все, кто ее не признавал, прежде всего иудеи; в XIII веке Фома Аквинский отверг представление о тысяче райских лет перед Страшным Судом; в XIV веке бедствия повседневности побудили предоставить обширное место трем всадникам, провозвестникам из Апокалипсиса Иоанна, — войне, чуме и голоду. Все эти измышления боязливого благочестия, особенно в конце средних веков, воодушевляли поэтов и вдохновляли художников. Но многочисленные духовные движения клали их в основу своих почти революционных программ: конец света ознаменует конец человеческого мира; значит, к нему надо готовиться. Так говорили Танхельм в XI веке, Иоахим Флорский в XII веке, флагелланты и табориты в XIV и XV веках, а в XVI веке — Мюнцер, вождь восставших немецких крестьян. Объединяя эти убеждения в неизбежности катастрофического конца человечества понятием «милленаризм», мы искажаем его смысл — ведь эта тысяча лет должна быть мирной. Поэтому идею повторения Страстей в их годовщину так называть нельзя; «страхи» тысячного года никакого отношения к милленаризму не имеют — просто созвучие слов.