– Милая Жанна, – сказал Суврэ, – а знаешь, что я тебе скажу? Пусть императрица оказалась не тем, чего ждали. Что за беда? Ты сделала все, что могла, и пожалуй, даже больше… Так не пора ли нам вернуться к своему маленькому Жану, который, вероятно, уже начал забывать свою маму, да к старому дедушке, который ждет не дождется своей дочурки?
– Я и сама думаю, что это будет лучше всего, – ответила Жанна, целуя мужа. – Однако надо идти! Я должна опять присутствовать на приеме. Сегодня императрица принимает в частной аудиенции разных просителей… – Она встала, сделала несколько шагов, но запуталась в платье и чуть не упала. – Господи, – вскрикнула она, – да я совсем разучилась носить юбку! Нет, что ни говори, а вы, мужчины, выбрали себе самый удобный костюм!
Прием уже начался, когда Жанна вошла в кабинет императрицы. Последняя недовольно поморщилась при виде опоздавшей и кисло сказала ей:
– Ты знаешь, что я этого не люблю.
У Жанны скорбно забилось сердце.
«Боже мой, – подумала она, – и это она говорит мне после всего, что было, после всей самоотверженности, жертв!..»
Перед императрицей прошел целый ряд лиц. К одним она относилась с беспричинной милостивостью, к другим – с не менее беспричинной жестокостью и суровостью. Жанна то болезненно морщилась, то удивленно раскрывала глаза. И в ее душе все глубже и глубже укоренялось полное, безнадежное разочарование.
Наконец камергер доложил о Головкиной.
– Какая это Головкина? – удивленно спросила императрица. – Ведь я приказала сослать в Сибирь графа и его жену!
– Это – племянница сосланного, ваше величество, – ответил камергер.
– Наверное, пришла просить за дядюшку! Пусть войдет! Я научу ее, как просить за изменников!
В кабинет вошла Наденька.
– Что вам угодно? – сурово спросила ее императрица. – Вы, наверное, явились ходатайствовать за дядю? А знаете ли вы, сколько мне пришлось натерпеться от этого негодяя? И вы решаетесь показываться мне на глаза? Да отвечайте же! Что вы стоите как пень!
– Нет, ваше величество, – ответила Наденька, – не за дядю пришла я молить ваше величество. Дядя много нагрешил против высокой особы вашего величества и пусть несет заслуженную кару. Да и у него много друзей было – пусть они хлопочут за него. Я же пришла умолять о милости за такого человека, за которого, кроме меня, некому просить!
– Кто же это, дитя мое? – спросила смягченная императрица.
– Это – мой жених, ваше величество, храбрый и отважный офицер гвардии…
– Фамилия?
– Мельников.
– Мельников? – не веря своим ушам, повторила Елизавета Петровна. – Тот самый Мельников, который помог Миниху, злоупотребляя моим именем, арестовать Бирона, который позорно шпионил за товарищами, обрекал их пытке и казни?
– Ваше величество, – твердо возразила Наденька, – мой жених всегда говорил, что солдат должен не рассуждать, а исполнять приказания начальства. Он делал все, что ему предписывал долг присяги, и если он принесет присягу вашему величеству, то будет и вам служить до последней капли крови.
Обдавая смелую девушку молниями разгневанных очей, императрица позвонила и обратилась к вошедшему камергеру:
– Я приказала арестовать и сослать в Сибирь всю семью Головкиных, между тем эту особу почему-то оставили в покое. Чтобы сейчас же этот недосмотр был исправлен! Да напомните, кстати, чтобы арестованному офицеру Мельникову, как было приказано, не давать никаких поблажек! Ускорить его дело! Разжаловать в солдаты, лишить чинов и дворянства и, побив батогами, сослать в дальний гарнизон!
– Ваше величество!.. – вскрикнула Наденька.
– Уведите ее! – сурово приказала императрица и принялась расхаживать по кабинету из угла в угол. – Ты чего на меня уставилась?! – накинулась она на Жанну. – Недовольна? Не по-твоему я поступила?!
– Ваше величество, – тихо сказала Жанна, – к чему эта лишняя жестокость? Чем виновата бедная девушка! За что постигла ее суровая кара? А Мельников… Да разве не права девушка, что он только исполнял долг присяги?..
Елизавета Петровна вспыхнула как порох.
– Ты, матушка, эту музыку со мной брось! – закричала она подбоченясь. – Мне гувернанток не нужно, выросла я из-под опеки…