Естественно, Мария Медичи не одобряла этой политики, но у нее оставался один-единственный козырь — младший сын. Правда, он был переменчив, как флюгер. Накануне Дня одураченных он был у матери, уверенный в падении Ришельё, но уже 6 декабря отправился во дворец кардинала, чтобы заверить того в «дружбе и покровительстве». Ришельё понимал, что ему нужно переманить принца на свою сторону, отделив его от матери. Гастон находился под влиянием своих фаворитов Пюилорана и ле Куанё, их нужно было купить. Первый получил 150 тысяч ливров и запросил герцогский титул, второй был назначен председателем Главной палаты Парижского парламента, но требовал кардинальскую шапку. Ришельё с легкостью согласился за них похлопотать, прекрасно зная, что титул должен даровать Совет, а кардинальский сан — Рим, который ни за что на это не пойдет, поскольку против ле Куанё велась тяжба о признании брака и отцовства. Не получив обещанного, оба потребовали, чтобы Гастон выступил с извечной угрозой: покинуть двор.
Тридцатого января 1631 года герцог Орлеанский в сопровождении свиты из двух десятков дворян явился во дворец кардинала на улицу Сент-Оноре и проследовал прямо в кабинет. «Я собирался любить вас и служить вам, как обещал 6 декабря, но теперь не считаю себя связанным словом, поскольку вы не выполнили своих обещаний моим друзьям, — заявил он. — Вы бесчестный человек, и не рассчитывайте на мою дружбу! Я не стану другом безродному выскочке, который забылся настолько, что внес разлад в королевскую семью, стал преследователем своей благодетельницы, очерняя ее перед королем, а со мной ведет себя столь нагло, что только священнический сан защищает его от немедленной расправы!» В тот же день принц уехал в Орлеан. Начиналась война двух братьев.
Король находился в Версале, но сразу примчался в Париж, предупрежденный Ришельё. Он ни секунды не сомневался, что брат выкинул свой фортель с подачи Марии Медичи. Чаша его терпения переполнилась. 12 февраля он выехал в Компьен, взяв с собой обеих королев.
Упрямство Людовик унаследовал от матери: он всё еще пытался заставить Марию Медичи примириться с Ришельё и даже прибегнул для этого к услугам ее врача Вотье, которого считал жалкой личностью. Вотье не справился с задачей — королева так и не дала письменного согласия присутствовать на Совете. Второй раунд переговоров вели уже Шомберг и Шатонёф, но и они получили решительный отказ. В Компьене собрали Совет, и король попросил министров высказаться по очереди. Ришельё взял слово последним, проанализировал ситуацию (Франция в кольце врагов, стремящихся ослабить ее за счет внутренних раздоров) и обрисовал четыре возможных выхода из нее: примириться с Месье — но это невозможно, поскольку его фавориты хотят всё или ничего; примириться с королевой-матерью — но это возможно только путем отречения короля от власти, то есть невозможно; позволить ему, Ришельё, удалиться от дел; разрушить заговор полностью. Но поскольку весь заговор держится на королеве-матери, единственное средство с ним покончить — удалить ее от двора, а такого он, естественно, предложить не смеет; но если король и Совет примут это решение, он будет вынужден с ним согласиться, настаивая при этом на своей отставке.
Министры проголосовали за удаление королевы и против отставки кардинала. Однако речь шла о матери монарха, поэтому окончательное решение мог принять только он сам. Людовик практически не колебался: он вернется в Париж один, а мать отправит на жительство в Мулен, столицу Бурбонне на севере Оверни, передав ей управление этим городом, а заодно и всей провинцией вместо Конде. Родовое гнездо Бурбонов отстоит от французской столицы на 300 километров — «дистанция огромного размера». Приняв решение, король всегда выполнял его безотлагательно: в Компьен вызвали восемь рот французских гвардейцев — полторы тысячи человек под командованием маршала д’Эстре, которому Людовик приказал занять город и замок и охранять королеву. Рано утром 23 февраля король сел в карету вместе с супругой и выехал в Санлис, сопровождаемый свитой, даже не попрощавшись с матерью.