Еще через четверть часа значительная часть куска исчезла в его ненасытном клюве. Тогда впервые за это время птица подняла голову и пристально, сквозь растворенное окно, вгляделась в комнату. Вдруг она уважительными шагами перешла с подоконника на стол и направилась к бокалу с вином.
— Что за чертовщина? — выругался хозяин, поднимая голову. Однако пернатый гость и дальше вел себя так, будто был невидимкой: вытянул шею и погрузил клюв в вино. Птица неспешно пила, отбрасывая назад свою большую голову и закрывая от удовольствия выпученные глаза. Когда вина уже осталось столько, что достать было нечего, она, недовольно клекоча, вернулась к незавершенной трапезе.
— Бесова птица… Если я только не спал, — проговорил Себастьян, заглядывая в бокал, в котором осталось не больше глотка.
Ворон, между тем, казалось, совсем насытился и принялся чистить клювом свое блестящее перо. Однако внезапный крик с улицы заставил его встрепенуться и замереть, прислушиваясь к нему вместе с Себастьяном.
— Пане поэт! — послышался юношеский голос. — Пане поэт, выгляните-ка!
Хозяин потянулся к окну и нетерпеливым движением согнал оттуда птицу. Та расправила свои большие крылья и, что-то на прощание каркнув, вылетела в окно.
Внизу, на улице, задрав вверх голову, стоял лакей бургомистра.
— Эй, парень! — крикнул ему Себастьян. — Заходи в дом.
Мартин — это был он — двинулся к подъезду. На лестнице они встретились, и поэт нетерпеливо схватил парня за плечи.
— Узнал? Говори!
— Узнал, пане, узнал, — ответил тот, — но не трясите так, потому что душа у меня одна…
— Хорошо, но не медли, говори.
Мартин перевел дыхание и деловито произнес:
— Эта пани Даманская, за чьим экипажем я бежал ночью словно бешеный, живет в предместье, в небольшом имении близ Лысой Горы. Ух!..
— Пани Даманская? — кисло переспросил Себастьян. — Так она замужем?
— За паном Даманским, — сочувственно ответил парень, — но, пане…
Мартин почему-то сник.
— Что?
— Пане, я назад бежал быстрее, чем за каретой, хоть, казалось, уже никого не догонял.
— Догоняли тебя? — криво усмехнулся Себастьян.
— Нет… Вы не поверите, но она вдруг на меня так глянула, что от того взгляда ноги сами меня понесли прочь подальше от поместья.
— Чего же ты на глаза лез?
— Да где! Святым Мартином клянусь, спрятался, как пропал…
Себастьян на миг задумался. Взгляд его бродил по старой деревянной лестнице, на которой он едва не сломал себе ноги, когда бежал навстречу лакею. Впрочем, такая сосредоточенная углубленность длилась лишь миг, не более. За тот миг наш герой все взвесил, оценил и принял решение. Лицо его посветлело и даже показалось беззаботным.
— И кто же этот пан Даманский? — спросил он у Мартина, который привел в порядок новую ливрею.
— Гм, — задумался Мартин, — сдается, лавочник… То бишь, нет… Начальник городской стражи, вот кто!
— Ах, черти и ад, — наморщив лоб, сказал Себастьян, — тот самый Даманский… Так-так… Ой, Мартин, какой ты щеголь!
— Да, пан, все благодаря вашим стихам, — искренне обрадовался парень.
— А Даманского — под три черта! Пойдем, Мартин, я угощу тебя вином, а ты еще раз мне все расскажешь…
— Охотно, пане…
— Брось, не такой я уж и пан, только то и имею, что немного голубой крови в жилах… А что, говоришь, пани Даманская?.. Взглядом тебя обожгла? Ха-ха… И меня также, только мне не бежать хотелось, а наоборот…
Они медленно поднимались под монотонное скрипение ступеней.
— Берегись, Мартин, лестница трухлявая, — послышалось где-то вверху.
Ведьмой была пани Даманская, вот о чем речь! Сердешный Мартин ни за что бы не поверил в ее портрет, описанный нами выше…
Пара ведьмовских очей еще долго мерещились ему в благословенную пору суток, отравляя тем самым все сладости сна.
В тот памятный для всех вечер Катерина Даманская совсем не чувствовала усталости. Она знала, что, выбиваясь из сил, за каретой бежит лакей бургомистра. И знала, почему… Ее это изрядно тешило, равно как и воспоминание про того пылкого поэта, чьи вирши она теперь с улыбкой повторяла.
Рядом сопел, склонив голову на грудь и изредка подрагивая, ее муж, хорошо известный всем бродягам и пьяницам Львова благодаря тому, какую работу выполнял в магистрате. Пары вина, вырываясь из его ноздрей и рта, делали воздух внутри кареты нестерпимым. Из-за этого пани Даманская должна была каждый раз после нескольких его мощных выдохов приоткрывать дверцы, высовывая наружу свой хорошенький носик.