— Я… д-должен… с ними, — выдавил из себя парень.
— Они знают, где магистрат, — послышалось сбоку.
— Не беспокойся, — сказали с другого.
— Красивый костюм, — обожгло затылок чье-то дыхание.
— Служишь у бургомистра?
— Он хорошо платит?
— А девку имеешь?
— Медку уже пробовал?
Мартин почувствовал, как несколько умелых рук шныряют под одеждой, и кошелек с остатком золота перестал обременять пояс.
И парню вдруг стало безразлично. Мир перед глазами закрутился, и сладкая безграничная пропасть протянулась под ногами.
— Таки хорошо платит…
Парень понял свою обреченность. Не сдерживаясь, он полетел на самое дно той пропасти…
Взошло солнце. И когда лучи начало щекотать ему лицо, парень, как ошпаренный, схватился. Никого из блудниц в комнате уже не было. Да, как будто все они приснились. Окно до сих пор было открыто, и где-то издалека, может быть, с Рынка, доносился шум толпы. Быстро одевшись, он выбежал из комнаты и загрохотал по лестнице вниз. Все светильники в корчме уже погасили, было так же тихо, только куда делся хозяин. Зато малое дитя, блуждая между снопами солнечного света, что проникал сюда из двух окон, шерудило веником, подметая пол. Мартин не заметил лукавой улыбки, которую оно притаило, отвернувшись в сторону. Он выбежал на улицу и опрометью помчался на Рынок.
Несмотря на довольно раннее время и на то, что вечером об этом приезде не знал даже сам бургомистр, любопытного люда там собралось много. Складывалось впечатление, что у каждого из мещан был свой курьер, что в любое время дня и ночи извещал хозяев про наинтереснейшее. Правда, не слишком точно, ибо одни уверяли, мол, приезжает сам пан король, другие — что австрийский император, но все соглашались на том, что, чтобы его увидеть, можно и не доспать.
Впрочем, на площадь выехала только одна карета без солдат и свиты. Однако какая! Она одна стоила целого королевского эскорта. Позолота покрывала даже колеса, и от того они не были запачканы, словно экипаж и не преодолел сотни верст. Золото пышной отделкой украшало сделанные из черного дерева дверцы. Резьба на них изображала картины ада и муки грешников, однако эти грешники были довольны и счастливы, словно находились на самом деле в раю. Сзади карета плавно переходила в стремительные летучие крылья, а над возницей была размещена голова, вместо глаз у которой сияли драгоценные камни такой величины, которых, видимо, не видел и самый богатый ювелир. И, наконец, чистокровные арабские скакуны были впряжены в карету и нервно били копытами по брусчатке.
Толпа затихла. Кто это? Может, и вправду король или император? Или кто-то другой, без сомнения, значительно богаче их обоих.
Дверца приоткрылась, и пышно одетый молодой пан ступил на брусчатку. Толпа загула в приветствиях, а из рук паныча в ответ посыпалось золото.
— Или я сплю? — сказал кто-то из урядников. — Взгляните-ка, кум, да это же граф Хих! Видите, какие люди в нашем братстве? Ну, теперь мы той нечисти покажем! Эх и покажем!..
Прозвучало военное приветствие цепаков, и навстречу графу выступило десять блудниц с охапками цветов в руках. Лицо гостя вдруг ожило:
— Вот так, — удовлетворенно произнес он, бесцеремонно оглядывая их со всех сторон, — лучшего я не мог и желать… Славные девоньки…
Тут граф снял свою роскошную шляпу и принялся целовать каждую, от чего толпа удивленно загомонила, а бургомистра кинуло в пот. Расцеловав последнюю, гость вернулся к мещанам и, подняв кверху руки, радостно воскликнул:
— Да здравствует Львов!
— Да здравствует наияснейший пан (его величество)!!! — ответили ему.
Из толпы выступил Себастьян и, поклонившись гостю, торжественно продекламировал:
Тот улыбнулся и сдержанно поаплодировал. Потом достал из-за пояса кошелек и под новые восторженные возгласы публики протянул его поэту. Себастьян снова поклонился и, уже когда держал награду в руках, неожиданно услышал сказанное графом полушепотом:
— Клянусь пеклом, вы меня поразили, молодой муженек. И благодарность моя была бы неполной, если бы вы получили только золото… На левом берегу Полтвы, неподалеку от старой мельницы, вы найдете бесценное сокровище.