Выбрать главу

Алекс Сидоров

Люфтваффельники

1. Люфтваффельники

- Афанасьев! Четыре!

В строю раздаётся вздох облегчения владельца фамилии. В казарме, так называемой абитуре, стоит ещё пока не строй а, скорее всего толпа, или даже вернее будет сказать — стадо разноцветной и разношёрстной молодёжи, каждый из которой приехал поступать в военное училище. Идёт оглашение результатов письменного экзамена по математики.

— Баранов! Кто Баранов? А?!!! Это ты Баранов! Два! Вот посмотрите, это именно тот случай, когда фамилия как нельзя лучше показывает истинное содержание и всё богатство внутреннего мира своего владельца.

У дежурного офицера хорошее настроение и, наверное, он мнит себя великим мыслителем, а может даже и где-то глубоко, в своём скудоумном сознании, возможно — поэтом. Как знать?!

Но, очень похоже. Он пытается постоянно острить. Правда, топорно, по-тупому, по-казарменому, но выбора у нас нет, приходится покорно слушать. И раз мы все здесь по своей воле, то надо привыкать к этим корявым потугам на оригинальность военного сатирика, который, пользуясь своим возвышенным положением, пытается отыграться за свою моральную убогость на людях, скованных военной дисциплиной, и готовых терпеливо сносить любое подобное хамство.

Еще жива надежда, стать в недалеком будущем военным (красивым, здоровенным), влиться в ряды офицеров доблестной Красной Армии. И вот тогда уже, мы выскажем, ох выскажем всё, что об этом истинном баране в погонах думаем. Но в настоящий момент, у нас лишь одно право. Это право слушать и молча сносить хамство и оскорбления.

Кто не готов, не может или его нежная душа бунтует против такого скотства — вопросов нет. Шаг «вперёд» из строя и домой к маме. Но здесь нет места для слабости, мы приехали учиться и побеждать. И этого мудака в форме, лучше воспринимать именно как мудака. В голову не брать, сознание отключить, всерьёз не воспринимать. Ну, вот например — если из мусорного бака вылезет грязная ободранная крыса с облезлым хвостом и, глядя на вас пристально, заговорит человеческим голосом. «Мол, так и так, раздолбай ты этакий товарищ, уши у тебя оттопыренные, да и руку на сердце положа, дурак ты законченный. .» Не знаю, как вы, а я уж точно слова той мерзкой гадины на свой счёт серьёзно не приму. Потому что, не входит она — крыса та драная, в общество уважаемых мной людей, мнение которых для меня жизненно важно и актуально.

Эх, если бы тот лейтенантик мысли читать умел, вот апломба бы у него явно поубавилось, веселье мигом бы улетучилось.

— Баранов, ну что стоишь как баран! Свободен Баранов! Пошёл собирать вещи. Домой! К своим баранам! — лейтенантик очень доволен своими афоризмами, доволен собой, гаденькая улыбка растянулась на его детском розовом личике от уха до уха.

По его новенькой с иголочки форме понятно, что ещё пару месяцев назад, этот хамло-затейник был таким же курсантом, и летал по нарядам как сраный веник. Но сейчас, куда деваться, статус его заоблачно высок. Он, мать его, господа, не много ни мало — офицерьё. И не дай Бог, будет нашим командиром взвода. Вот намучаемся, пока этот служака в оловянных солдатиков не наиграется, пока его дурная спесь не слетит. Вот же повезёт кому-то. Мама не горюй! Держись ребята!

Баранов вышел из строя, углубился в спальное помещение и начал собирать свои вещи, украдкой глотая слёзы. Жаль, конечно. Неплохой парнишка, из глубинки, и не его вина, что в сельской школе, таблицу умножения не успели выучить к десятому классу. То уборочная, то посевная, то очередная продовольственная программа нашей заботливой партии. Учиться в принципе то, и некогда. Так и зависли где-то на 8x8=64. А про дискриминант квадратного уравнения, Баранов только на экзамене в первый раз услышал.

А лейтенантик разошёлся не на шутку, хоть грязный носок в рот ему пихай. Моя б воля, так до самых гландов! Чтоб не пикнул. Но офицерику про наши заветные желания было не ведомо, и он самозабвенно продолжил. Вдохновение — страшная сила. Не иначе, Пегас лягнул копытом, пониже спины.

— Таких как ты Баранов, ждут колхозы. Ну, ничего, годик покрутишь коровам хвосты, и в армию. Но не офицером, нет. А солдатом. Стране нужны солдаты! А то, что же будет, если все офицерами то станут?! Это же ужас какой-то! А командовать то кем?! А, Баранов?! А после армии, ты опять в колхоз. К своим баранам! ХА-ХА! А эти орлы! Ну те, которые поступят там, окончат, наверное. Эти точно будут офицерами. Да! Точно! Это я тебе говорю! Да, авторитетно заявляю!!! Красой и гордостью нашей армии. Ну, прямо как я! Они станут не просто офицерами, а офицерами доблестных Военно-воздушных сил! Люфтваффе! Так звучит это по-немецки! ВВС значит. Чувствуешь, какая мощь в этом слове. ЛЮФТ! ВАФЬ! ФЕ! Какая экспрессия! (очевидно «люфтваффе» — это было единственное слово из курса немецкого языка военного училища, что отложилось в гениальной голове данного полиглота).

Клянусь, чем хотите, но что такое «экспрессия», для того филолога, до сих пор является самой страшной военной тайной. Но слово то, само слово, красивое. Не правда ли?! А звучит то как?! Не слово, а музыка! ЭКСПРЕССИЯ!!!

— Они ещё тобой покомандуют Баранов. Покомандуют! Ты ещё здесь? Ну, всё. Прощай!

Баранов, собрав свои нехитрые пожитки и со старинным бесформенным чемоданом в руке, у которого были ободраны уголки, скрылся за входной дверью казармы.

— Вихрев! Три! Голубев! Пять! Ни фига себе! Орёл, а не Голубев! Где Голубев? Ты, Голубев?! Фамилию менять надо, Голубев! Ты же орёл, математику, и на пять! Ну, череп, ну гений, ЭВМ! Ну, прям Софья Ковалевская! Я и то, только на три в своё время сдал и то со шпорой.

Лейтенант мечтательно закатил глазки, вспоминая дела давно минувших лет. И так, бесконечно долго, с комментариями этого «форменного идиота» или «идиота в форме» (от перемены мест слагаемых, как известно результат не меняется), которого, никто, нигде, никогда не только не слушал, но и вообще не воспринимал всерьёз, и нашедшего в нашем лице достойных, покорных и молчаливых слушателей, продолжалась моральная пытка.

В зависимости от озвученных результатов, кто-то, не сдержав эмоций, всхлипывал и уходил собирать свои вещи, кто-то молча сжимал кулаки на удачу, кто-то закатывал глаза и счастливо улыбался. Оставшиеся, затаив дыхание, с тревогой и волнением, ждали оглашения итогов своих экзаменационных достижений.

— Петровский! Два!

— Ууу-рааааа!!!

Строй вздрогнул. Такой реакции на приговор, не ожидал никто. Оторопел и сам глашатай. Он так и остался стоять с широко открытым ртом, громко скрипя своим скудным умишком, пытаясь осознать происходящее. Он даже несколько раз заглянул в оценочную ведомость, на предмет выявления ошибки оглашения результата. Он даже подумал, что возможно оговорился и назвал более высокую оценку, нежели ту, что стояла напротив фамилии Петровского. Несколько раз повторил, что оценка именно: «ДВА!». Но всё равно, происходило нечто необъяснимое. Абитуриент Петровский ликовал!

Петровский — высокий, хорошо сложенный, видный парень из Москвы, с явно интеллигентскими замашками, ломая строй, с восторженным улюлюканьем, метнулся в спальное помещение за своей сумкой. Попутно, он выкрикивал в адрес лейтенанта всё, что думает о нём. О его умственных и мужских способностях, включая конец его бездарного жизненного пути в стандартной конструкции из неструганных осиновых досок. И, где именно, он — Петровский, в скором времени и желает увидеть данного лейтенанта-мудака. И, что характерно — это обязательно в белых тапочках фирмы «Адидас», да ещё и с тремя полосками.

Все громко зашумели в знак одобрения, раздался свист и аплодисменты. Настроение у всех, за исключением лейтенанта, резко улучшилось.

Петровский выскочил на центральный проход казармы, именуемый «взлёткой» и на некоторое время остановился. Он, картинно раскланялся, поблагодарил всех за внимание, пожелал терпения, остающимся в этом заповеднике законченных моральных уродов. Затем, набирая ускорение, побежал к выходу, задорно размахивая модной спортивной сумкой с множеством кармашков на молниях.

Все ребята провожали его восторженными взглядами, ибо парень высказал то, что копилось у нас в душе, просилось на язык, но пока была жива надежда, поступить в училище, этот самый язык был наглухо прикушен зубами.