Местные девицы и молодые женщины были, как на подбор, круглы и неповоротливы. Роскошные груди так и рвались из сорочек. Юбки неуклюже сидели на крутых боках. С такими пышными бедрами носить широкие юбки — на взгляд Люс, это было натуральное самоубийство. До талии, вероятно, могли докопаться лишь сильные пальцы стрелков. На глаз ее точно установить не удавалось. Возможно, дело было еще и в том, что Люс выросла среди стройных, тренированных, подтянутых женщин.
Глядя на соперниц, Люс с удовлетворением вспомнила кадры записи своего коронного поединка — изящную и стремительную фигурку в изумрудном трико, безупречность талии и маленькой округлой груди, гибкость своей спины и стройность своих бедер. Здесь о такой роскоши еще не слыхивали. Люс была просто обречена на успех.
Пока она сравнивала себя с крестьянками и горожанками, на площадку вышел человек, одетый в алый плащ с неразборчивым гербом, зеленые штаны, желтый нагрудник с другим гербом и сложносочиненные рукава, привязанные чему-то вроде жилета разноцветными лентами. В руке он имел свиток совершенно карикатурного размера. Это мог быть или герольд, или шут его светлости. Поскольку никто не расхохотался, пестрый джентльмен, очевидно, был герольдом.
Двое из свиты лорда протрубили в рога. Началась официальная часть — зрителям долго и на разные лады рассказывали о щедрости лорда и леди. Затем один из слуг поднес леди на бархатной подушечке пресловутую стрелу с золотой головкой. Леди подняла главный приз над головой, чтобы все видели — вот оно, золото!
Были и другие призы — оловянные кубки, большое блюдо, видимо, под жареного кабанчика, и серебряный браслет, который Люс могла бы носить вместо пояса.
Герольд поклонился лорду с леди, испросил их позволения начать состязание, получил благосклонные кивки — и оно наконец началось.
Сперва лучники как бы стеснялись. Герольд вызывал их так и этак, а получил на площадку выпихнутого с большим шумом из толпы толстого мельника — того, кто прибыл вместе с Люс на осле.
Мельника здесь хорошо знали и бурно приветствовали, предчувствуя удовольствие и потеху. Тем более, что он уже успел не только разжиться луком со стрелами, но и приложиться к кувшину с элем.
На редкость пронзительный женский голос пожелал ему направить удар в цель не хуже, чем он это проделывает ночью со своей мельничихой, а другой голос, еще более звонкий, немедленно внес поправку — и из поправки выходило, что тем же самым, но с большим успехом, занимается еще и какой-то монах из соседней обители.
Мельник оправдал ожидания — две стрелы улетели непонятно куда, а третья снесла перо с пышной чалмы сарацина.
Затем понемногу стали выходить и настоящие стрелки. Стрелы уже втыкались в концентрические круги на груди сарацина, хотя попасть в центр не удавалось пока никому.
Люс и ее «ансамбль» с большим азартом следили за событиями.
— Гляди, гляди, Энн! — кричала Мэгги. — Выходит Джонни Хемпшир! Этот не промахнется!
— Во-первых, Джонни промахнется! И стрелы ему не видать, как своих ушей! — орала прямо ей в ухо Энн Перри. — А во-вторых, еще не было ни одного «зеленого плаща»!
Люс посмотрела на противоположную сторону площадки. Там, за ограждением, она видела всякие плащи — серые и коричневые домотканые, синие, красные и желтые из привозных тканей. Но, как на грех, не было ни одного зеленого.
И тут она почувствовала, что ее дергают за край сюрко. Дергала Энн, и делала это не глядя. Очевидно, она считала, что нашарила в тесноте юбку Бетти. А смотрела она, приоткрыв от восторга рот, на очередного стрелка.
До этого всем прочим было далеко.
Он только что поднырнул под канат, встал на должном расстоянии от сарацина и неторопливо выбирал в колчане длинную стрелу, не обращая внимания на галдеж зрителей.
Это был рослый красавец с безупречным профилем, чем-то похожий на лорда Блокхеда, такой же широкоплечий и статный. Вот только глаза у него были ярко-синие, да волосы — русые с рыжинкой, даже на взгляд упругие и жесткие. Люс уставилась на него так, как в нежнейшем детстве, впервые попав в зоопарк, — на слона. В ее передовом и чересчур просвещенном веке такие красавцы давно вывелись.
— Как его зовут? — за спиной у Люс хриплым шепотом спросила Бетти.
— Молчи! — таким же шепотом отвечала Энн. — Это же «зеленый плащ»!…
И девушки покосились на стражника Дика.
Дик же, сообразив, что со стрелком что-то неладно, стал пропихиваться вдоль каната куда-то вправо — видно, так было условлено.
Стрелок сделал три положенных выстрела, причем первые два — почти в центр, а третий — точнехонько в серединку. Толпа завыла от восторга.
С большим трудом, размахивая рукавами и заставляя трубачей трубить во всю глотку, герольд утихомирил возбужденную публику, чтобы громогласно спросить — будут ли еще желающие попытать силу и удачу, или же стрела с золотой головкой нашла хозяина.
Разгорелся спор — отдавать ли ее первому, кто попал в центр мишени, или же дать возможность пострелять всем желающим. Стали вспоминать, как это делалось при папеньке и дедушке ныне здравствующего лорда. Сцепились не на шутку — в двух местах даже вспыхнули короткие драчки.
Тем временем следующий претендент возник на площадке, как чертик из табакерки. Был он на полголовы ниже эффектного блондина, черноволос и черноглаз, хорош собой, хотя такой прически — густой челки, как у пони, и сзади стрижки «под горшок» Люс не одобряла. Правда, показалось ей, что он в плечах, пожалуй, будет пошире блондина. Притом он оказался шустр и подвижен до изумления — не успел нырнуть под канат, как сразу появился возле сарацина, постучал его пальцем по деревянной груди, потом чуть ли не в один прыжок возник за спиной у герольда и шепнул ему в ухо нечто такое, от чего герольд всплеснул рукавами и густо покраснел. А вороной стрелок так же незримо перенесся к той черте, откуда полагалось стрелять.
Первым же выстрелом он сломал стрелу своего предшественника, торчащую в серединке. Вторая его стрела вонзилась точь-в-точь рядом с первой. Толпа завопила, и это, видно, немного отвлекло стрелка — его третья стрела закачалась в дюйме от двух предыдущих.
Опять герольду пришлось махать рукавами и гасить страсти. Он совсем было приказал трубачам трубить в рога, чтобы леди торжественно вручила приз победителю, да и леди уже взяла в руку стрелу с золотой головкой.
И тут на площадке появился еще один стрелок.
Увидев его, Люс поняла — вот она, ее погибель!
Длинные темно-каштановые волосы стрелка падали на плечи. И, хотя он был довольно далеко, Люс могла поклясться, что различает в этих блестящих кудрях несколько седых волосков. Черные брови почти сходились на переносице, а длинным ресницам позавидовала бы любая леди и в любую эпоху. Цвет глаз Люс издали затруднялась определить, но чувствовала — темно-синие, почти фиалковые! И у этого стрелка, как у первых двух, был точеный профиль с энергичным подбородком, с крепкой лепки носом и губами, с высоким лбом, скрытым под неизменной густой челкой, но только в плечах он был, как стрелок-брюнет, а в талии — вполовину тоньше стрелка-блондина.
Когда Люс увидела такой же, как на себе, рыжий ремень, да еще застегнутый чуть ли не на ту же дырочку, ей стало дурно. Она не думала, что родился на свет мужчина, способный перещеголять ее тонкостью талии. Извольте радоваться — родился! Да еще тысячу лет назад…
Третий стрелок закатал рукава и наложил на тетиву стрелу. Люс увидела его руки — загорелые, мускулистые, созданные, если вдуматься, не для лука или там меча, а чтобы носить обнаженных женщин. И ей захотелось всего сразу — сдернуть с него потертый замшевый сюрко, и эту груботканую рубаху, и даже цепочку с крестом, запустить руки в густые кудри и в короткую темную бородку, ласкать их пальцами и чувствовать в ответ ласку мужских пальцев, заблудившихся в облачке ее светлых волос, и слушать сумасшедшие слова, которые в ее веке мужчины говорить давно разучились…