— Ты почти угадала, взрослая девочка, — улыбнулся Танин, — мне лень подсматривать, хотя иногда я это делаю… Я жду настоящего дела.
— Тогда дай объявление в газетах, — настаивала Лиза. — Этого ты почему-то тоже не делаешь.
— Тот, кому нужно, и так меня найдет. — Китаец сделал еще глоток коньяка, затянулся и затушил окурок в пепельнице. — Кстати, чтобы тебя немного успокоить, могу сказать точно — скоро у нас появится работа. Так говорил И-Цзын. Поэтому не суетись, а свари нам кофе.
Лиза, свято верившая во всяческие гадания, предсказания, магию, астрологию, нумерологию и тому подобное, немного успокоилась, даже повеселела, забрала подписанные платежки и отправилась готовить кофе. Вернувшись с двумя маленькими чашками, от которых распространялся горячий аромат, она присела к столу и, хитро посмотрев на шефа, сказала:
— Помнишь, ты обещал сделать мне предсказание по «И-Цзыну»?
— Я обещал?! — Он удивленно ткнул пальцем себе в грудь. — Не может быть!
— Обещал, обещал, — засмеялась Лиза, видя, что Танин не сможет теперь ей отказать, сославшись на занятость. — Давай прямо сейчас, а?
— Ладно, черт с тобой, — согласился Китаец, — только кофе выпьем.
Владимир взял со стола бутылку «Дагестанского». Он поймал на себе косой, неодобрительный взгляд Лизы, но только молча усмехнулся. Задетая таким пренебрежением, девушка дала волю эмоциям.
— А без этого ты не можешь? — мотнула она головой, имея в виду коньяк.
— Могу, но не хочу. Я же не анахорет или стоик, чтобы от чего-то воздерживаться… Надеюсь, ты не будешь? — шутливо спросил он.
— Ты и от женщин не воздерживаешься, ни одной юбки не пропустишь… — язвительно заметила Лиза, оседлав своего любимого конька.
— Лиза-Лиза, — Китаец растянул губы в ленивой усмешке, — а вот ты не воздерживаешься от колких замечаний, выходящих за рамки субординации. Тебя пора отшлепать…
— Жду не дождусь, а ты все кормишь меня пустыми обещаниями, — секретарша хитро улыбнулась.
Китаец невозмутимо налил себе граммов пятьдесят коньяка и стал греть рюмку в ладонях.
— Я, когда узнала, что японцы напиваются до чертиков, — не унималась сердобольная и строгая Лиза, — не поверила! Надо же, такой техничный и прагматичный народ, а тут… — она засмеялась, — каждую неделю закладывают почище наших дорогих россиян! Правда, их не по вытрезвителям, а по домам развозят.
— У нас уже давно нет вытрезвителей, Лиза… Прости, что напоминаю. — Китаец меланхолично поднес рюмку к губам. — За тебя…
Девушка насмешливо и недоверчиво взглянула на шефа. Он опорожнил рюмку в два глотка и поставил ее на стол.
— И потом, чему здесь удивляться? — продолжил он. — Чем задавленнее народ в быту, тем он более подвержен всякой заразе вроде разнузданного пьянства, мордобоя, террора в отношении своих близких, разного рода хулиганства и так далее… Устал перечислять… К тому же я не японец, Лиза, — он выразительно посмотрел на свою секретаршу, вздумавшую читать ему мораль, — будь так, я давно уволил бы тебя. В Японии с этим строго, — теперь он уже не скрывал своей насмешки, без сомнения, добродушной, но все-таки насмешки.
— Знаю, Танин, — Лиза осторожно отхлебнула кофе, — японцы во всем подражали китайцам.
— Почти так же, как римляне — грекам, — подхватил Владимир, взявший в руки чашку с кофе.
— Наверное, это в тебе что-то вроде атавизма шевелится… — сощурила свои синие глаза девушка.
— Что?
— Пренебрежение ко всему, что моложе древнего Китая, — скаламбурила Лиза, — в том числе и ко мне. Но я тебе скажу… Во всем, что касается женщин, ты — настоящий варвар. — Секретарша горделиво вскинула подбородок.
— Пусть так. — Китаец зевнул.
Ему до смерти надоело вести с Лизой этот непродуктивный разговор. Он вообще удивлялся тому, что еще недавно горел к ней самой настоящей плотской страстью. Сейчас она казалась ему несмышленым ребенком, прозябающим в сумерках извинительного невежества относительно всего доподлинно китайского. Он тонко улыбнулся своему скепсису, приветствуя его словно избавление от прошлых безумств — безумств по-своему упоительных, хотя и невоплощенных.
Не успел он сделать еще один глоток, как послышались чьи-то быстрые шаги в приемной. Еще через секунду дверь кабинета распахнулась, и на пороге возникла массивная, но энергичная фигура Бухмана по прозвищу Мамуся.
— Привет, — с порога кинул он, вытирая лоб платком, — Ли Зи, — с озабоченным видом салютовал он Лизе, которая уже восторженно улыбалась. — У меня к тебе дело, — вскинул он глаза на Танина.