Между тем брат Глапион все еще не отказался от мысли осуществить свой план. Для этого он выехал в Эбернбург, где встретился с Зиккингеном и Гуттеном. Лютер к этому времени уже добрался до Оппенгейма — последнего города на пути к Вормсу. Сюда для переговоров с ним и отправили Буцера. Буцер стал дружески уговаривать Лютера ехать вместе с ним в «логово» Зиккингена, но монах решительно отверг это предложение. С одной стороны, он боялся потерять драгоценное время и не поспеть к сроку в Вормс, с другой, как позже признавался сам, опасался, что за этим предложением скрывается ловушка, уготовленная ему Альбрехтом Бранденбургским, который хотел таким путем заманить его в расположенный поблизости Майнц. Мы, однако, не можем исключить, что францисканец действовал из лучших побуждений, искренне стремясь послужить Церкви. Увы, надеясь убедить Лютера, он поддался собственным иллюзиям. И Буцер вернулся в городок один. Гуттен еще раз написал Лютеру, подтверждая свою решимость сражаться вместе с ним, правда другим оружием. «Надеюсь, — добавлял он, — что пробил час, когда Бог воинов очистит свои виноградники от разоряющих их свиней, особенно от некоторых из них!»
16 апреля, две недели спустя после отъезда из Виттенбер-га, Лютер в окружении друзей и сторонников, встретивших его за городскими стенами, въехал в Вормс. «Великий ересиарх, — вспоминал Алеандр, — вступил в город в сопровождении более чем ста всадников». Улица вокруг постоялого двора, в который он направлялся, вскоре оказалась запружена толпой зевак и симпатизирующих ему горожан. На следующее утро к нему явился маршал империи Ульрих фон Паппенгейм и сообщил, что в четыре часа пополудни Лютер должен предстать перед рейхстагом. К назначенному часу народу на улицах скопилось так много, что императорскому вестовому, исполнявшему при Лютере роль телохранителя, пришлось вести того в епископский дворец «огородами». Делегаты уже собрались и ждали его появления. Маршал предупредил Лютера, что он не должен ничего говорить от себя, а только отвечать на задаваемые вопросы.
В зал, где проходило заседание, он вошел ссутулившись. Несмотря ни на что, его охватило сильнейшее волнение. Присутствие всех этих князей, прелатов, высоких сановников и юристов, перед которыми ему следовало держать сейчас ответ, произвело на него гораздо более сильное впечатление, чем он предполагал. Он с тоской вспоминал о богословских диспутах, на которых ему противостоял всего один противник, о студенческой аудитории, встречавшей аплодисментами едва ли не каждое его слово. Там он чувствовал себя сильным и уверенным в себе. Но эти парадные камзолы, эта ледяная тишина! Внезапно он всем своим существом ощутил, как мал он и как ничтожен... Сознание того, что для него настала та самая решающая минута, о которой он столько думал, заставляла его нервничать еще больше. Да, конечно, сидя у себя в келье, он писал друзьям: «Никогда я не отрекусь!» Но повторить эти слова здесь, перед лицом высших руководителей христианского мира, в этом парадном зале... Да, в эту минуту решалась его судьба.
Поскольку должность великого канцлера империи занимал архиепископ Трирский, то вести допрос поручили его официалу Иоганну фон Экку (не путать с однофамильцем-доминиканцем). Официал задал Лютеру всего два вопроса, вначале по-латински, затем по-немецки. «Первое. Признаете ли вы, что собранные здесь сочинения написаны вами? Второе. Согласны ли вы отречься от изложенных в них идей или настаиваете на своей правоте?» По просьбе одного из друзей Лютера перечень представленных суду произведений зачитали вслух. На первый вопрос подсудимый сразу же дал положительный ответ: да, все эти книги написал он. Что касается второго вопроса, то ответ на него требовал размышлений. Всем стало ясно, что это увертка. Император начал проявлять признаки нетерпения. Все же после короткого совещания со своими советниками он позволил 24-часовую отсрочку. Лютер покинул зал.