Освободитель Германии и после смерти обязан был оставаться фигурой символической, и его последователи не пожалели ради этого никаких усилий. Когда он только начинал свой путь, возглавив бунт против Церкви, его уже изображали на портретах с нимбом над головой, освещенным лучами, исходящими от Святого Духа. Меланхтон в эту пору называл его «святейшим человеком» и заявлял, что «презирать Лютера — значит презирать Христа». Другой ученик именовал его «Ангелом Бога живого». После Вормсского рейхстага Лютер получил анонимное послание, автор которого обращался к нему в форме молитвы: «О Мартин, превосходящий ученостью и набожностью всех святых отцов, избранный Богом для толкования Писания!» Его прах еще не успели предать земле, а Ионас уже говорил о нем как о «великом Пророке» и сравнивал его с Иоанном Крестителем, а Михаэль Целий превозносил его как Божьего избранника, стоящего в одном ряду с Илией, Иеремией, Иоанном Крестителем и апостолами, и выражал при этом отнюдь не только свое личное мнение. На похоронах Бугенхаген зачитал в его честь следующий стих из Апокалипсиса: «И увидел я другого Ангела, который имел вечное Евангелие, чтобы благовествовать живущим на земле». Свою речь он завершил призывом к колеблющимся отбросить всякие сомнения и смело устремиться вслед за Лютером, процитировав одну из последних произнесенных им перед смертью фраз: «О папа! При жизни я был тебе чумой, после смерти стану твоим концом!»
Уникальность судьбы Лютера заключается прежде всего в той роли, которую он играл долгих 25 лет — играл помимо своей воли, хотя и извлекая из нее пользу для самого себя. Судьба сделала его Символом Германии. Задумаемся, кому в церковных кругах нужна была его реформаторская деятельность. Считанным сторонникам Уиклифа и Гуса да еще, быть может, немногочисленным ученикам Пьера Вальдо, укрывшимся в Альпах. Как свидетельствуют все документы эпохи, Церковь в те времена настоятельно нуждалась в моральном обновлении и конкретных дисциплинарных мерах для его осуществления. Народы христианского мира жаждали прихода святого папы, который стал бы истинным Отцом верующих, а не просто очередным воинственным царьком. Они мечтали, чтобы епископы и кардиналы занимались церковными делами, а не прожигали жизнь в вихре удовольствий. Они хотели, чтобы монахи хранили верность уставу, а кюре ревностно исполняли свои обязанности, свершали таинства и отправляли божественную службу как положено. Пророк, приговоривший папу к смерти, отрицающий духовную власть епископов, провозгласивший никчемность монашеских обетов и церковных обрядов, никому из них не был нужен.
Напротив, выгоду из проповедей красноречивого и решительного монаха извлекли те, кого моральное оздоровление религии интересовало меньше всего: националистичес-ки настроенное дворянство, жаждущее столкновения Германии с Римом; падшее духовенство, искавшее оправдания своему недостойному поведению; лжемонахи, рвавшиеся из монастырей в мирскую жизнь; князья, с вожделением взиравшие на церковные земли; бюргеры, страстно мечтавшие сколотить состояние; наконец, смутьяны всех мастей, ненавидящие любую власть, и закоренелые греховодники, которых учение о спасении одной верой освобождало от ответственности за совершенные грехи. Доктрины Лютера специально никто не ждал, но, явившись, она устроила многих, найдя среди них живой отклик.