Между тем распря, расколовшая августинцев, приняла неожиданный оборот. Наверное, Штаупиц почуял, откуда ветер дует, потому-то он и постарался как можно быстрее урегулировать свои отношения с монастырями, справедливо рассчитав, что люди, сегодня выступающие против него, завтра могут стать его союзниками. Одного из таких потенциальных союзников он видел и в Мартине Лютере. В самом деле, спор, вначале разгоревшийся вокруг проблемы взаимоотношений с саксонскими августинцами, не придерживающимися строгого устава, в конце концов перекинулся на внутренние проблемы ордена. Конгрегация вступила в полосу кризиса, тем более острого, что далеко не все члены братства изначально выражали согласие с проводимыми реформами. Штаупиц не только добился существенного смягчения правил, установленных Пролесом (что само по себе весьма мало напоминало реформу), но и попытался в дальнейшем пересмотреть самые основы монастырского устава, так что становилось непонятно, чем же последователи строгого устава должны отличаться от остальных братств августинского ордена.
В монастырях началось брожение умов. Многие монахи открыто возражали против некоторых дополнительных требований, введенных в строгий устав. Возможно, Лютер, известный своим неодобрительным отношением к «делам», сыграл в развитии этого процесса определенную роль. Конечно, пока он был рядовым послушником или излишне нервозным студентом, мало кто обращал внимание на его стенания и жалобы, впрочем, никогда не выходившие за достаточно скромные рамки. Другое дело теперь, когда он начинал пользоваться репутацией интеллектуала. К тому же изменилось и его поведение: он все чаще стал подавать голос.
Постепенно сформировались два лагеря, представители которых первое время вели себя по отношению друг к другу вполне терпимо, но уже очень скоро начали демонстрировать взаимное неприятие. В одном лагере объединились те, кто считал необходимым сохранить без малейших изменений все правила, введенные Пролесом, потому что поблажки, которые проталкивал Штаупиц, подрывали религиозное усердие монахов. К другому лагерю примкнули те, кто полагал, что буква убивает дух, что в Германии совсем другой климат, нежели в Италии, поэтому слепое подражание итальянцам приведет не только к массовым болезням среди монахов, но и к нарушению добродетели умеренности. Разумеется, Штаупиц, как автор «Установлений», целиком и полностью поддерживал именно последнюю группировку. Лютер, постепенно склонявшийся к мнению, что чрезмерная аскеза нисколько не приближает к спасению, но, напротив, способна поколебать веру, стал его союзником.
Капитул конгрегации, собравшийся в Кельне в мае 1512 года, показал, что большинство придерживалось взглядов Штаупица. Его снова избрали на пост викария епископа. Сохранил за собой место настоятеля Виттенбергского монастыря и Венцеслав Линк, один из горячих сторонников Штаупица. Лютера, которому едва исполнилось 29 лет, но который успел зарекомендовать себя в качестве яростного защитника идей викария, назначили помощником настоятеля все в том же Виттенберге. Таким образом, монастырь, который возглавили сразу два наиболее убежденных поборника новых веяний, превращался в оплот борьбы против радетелей строгого устава.
При таких обстоятельствах успешная сдача Лютером экзаменов не вызывала ни малейших сомнений. Вернувшись в университет после трехлетнего отсутствия, он не посетил ни одной лекции, но 4 октября 1512 года получил степень лиценциата богословия. Пятнадцать дней спустя, 19 октября того же года, ему присвоили и докторскую степень. Экзаменационную комиссию возглавил Карлштадт, а одним из поручителей выступил настоятель Линк.
7.
ИСЦЕЛЕНИЕ (1512—1516)
1512 год знаменовал собой начало периода, важность которого для развития личности Лютера трудно переоценить. Именно в это время перед ним замаячила реальная надежда избавиться от своего недуга. Путешествие в Рим действительно оказало на него глубочайшее влияние, но не потому, что он узнал о существовании пороков, которые бытовали и в Саксонии, и воочию увидел дворцы церковных иерархов, которых хватало и в Майнце или Аугсбурге, а потому, что он наконец-то вырвался из тесной клетки самосознания. Ведь это он, зажатый и робкий монах, привыкший без конца копаться в собственных переживаниях, стал в оппозицию к власти, получил от собратьев важное поручение и без провожатых проделал далекое путешествие! Теперь все переменилось. Теперь он стал доктором и монастырским начальником. Еще вчера ему позволялось только слушать, что говорят другие, а теперь он сам учил окружающих. Еще вчера он только покорно исполнял, что ему прикажут, а теперь сам приказывал другим.