Другая странность, возможно, вызванная желанием оправдаться перед Римом или же связанная с временным пересмотром собственной концепции «дел», проявилась в том, что эта проблема неожиданно заняла у Лютера такое важное место. «Мы далеки от того, чтобы пренебрегать добрыми делами, напротив, всячески славим их; отбрасываем же мы превратную мысль, что в добрых делах обретается спасение». Само по себе это утверждение звучит совершенно по-католически. Лютер даже добавляет, что праведник, творящий добрые дела, потому и праведник, что им движет вера. Как далек он от своего же «Комментария к Посланию к Римлянам», в котором восклицал: «Даже если вокруг все добро, для нас ни в чем нет добра; даже если вокруг нет и следов зла, для нас все зло. И так всегда, потому что мы носим в себе грех. Вот почему следует бежать добрых дел и не бояться дурных, да не на словах, не притворно, а всем сердцем стремиться к погибели и проклятию». Итак, благодать посещает лишь те сердца, которые отрекаются от добрых дел; впрочем, на добрые дела никто и не способен, потому что каждому мешает греховность. Милость Христа проявляется во всей своей полноте именно там, где человек не может поступать по законам добра; она оправдывает его в тот самый миг, когда он сознает, что не может быть никем иным кроме грешника. И тогда происходит нечто прямо противоположное: человек, одухотворенный верой, становится источником добрых дел. Следует ли из этого, что свобода не есть свойство сознания?
Далее Лютер мимоходом напоминает о новом аспекте своего учения, пунктирно намеченном в двух предыдущих работах, который сводится к идее всеобщего характера духовенства. В Церкви каждый может быть священником, а отличие священника от рядового верующего относится не к сфере таинств, а к области исполняемой работы.
Это небольшое сочинение вышло на латыни 11 ноября, а уже пять дней спустя появился его немецкий перевод. В оригинальной версии текст, обращенный к папе, предваряло составленное в почтительных выражениях письмо. Разумеется, Лютер решился на этот жест не просто так. Его уговорил Мильтиц, судя по всему, настроенный довести порученное ему дело до конца, чего бы это ни стоило. 28 августа Штаупиц созвал в Эйслебене заседание капитула своей конгрегации, на котором с большим сожалением передал свои полномочия викария епископа Линку. На одном из заседаний появился весьма доброжелательно настроенный Мильтиц. Поскольку Лютер в работе капитула участия не принимал, Штаупиц согласился организовать Мильтицу встречу с ним, которая и состоялась в Лихтенберге, городке, расположенном на юге Тюрингии, 12 октября. Дипломат принялся улещивать августинца, всячески давая ему понять, что Рим вовсе не против уступок. Откровенно говоря, в то, что Лютер дал себя убедить, верится с трудом: все-таки он знал, что приговор по его делу уже вынесен, и давно настроился не сдаваться. Неужели Мильтиц сумел внушить ему, что одного коротенького вежливого письма хватит, чтобы заменить официальное торжественное отречение? Если б это было так, мы ломали бы себе голову над совсем другой загадкой: кто из двоих — Мильтиц или Лютер — оказался наивнее и простодушнее. Так или иначе, но Мильтиц явно решил использовать весь свой запас уловок и фокусов и посоветовал Лютеру пометить письмо папе задним числом, чтобы создать обманное впечатление, будто оно писалось еще до обнародования буллы. Поэтому на письме и фигурирует в качестве даты 6 сентября.
Каких нечеловеческих усилий, должно быть, стоило ему, ярому врагу Петрова престола, составить свое обращение к папе так, чтобы презрение и злоба выглядели ласковой почтительностью! «Сердцем, — писал он, — я вовсе не отвернулся от Вашего Преосвященства. Не помню, чтобы я когда-нибудь отзывался о вас иначе нежели с глубоким уважением... Вы — Лев, но вы подобны агнцу среди волков, вы — Даниил во рву со львами, вы — Иезекииль среди скорпионов... Я говорю вам правду, потому что желаю вам добра».
Чем же он объясняет папе собственные яростные нападки на Святой Престол, которыми исполнены его сочинения? Тем, что папу со всех сторон окружают исчадия сатаны. «Разве можете вы один противостоять этим чудовищам?» Льстивые злодеи толпятся вокруг него и его именем творят свои беззакония. Хуже всех из них, конечно, доктор Экк, этот «враг Иисуса Христа и слуга сатаны». И он, Лютер, горячо надеется, что папа выгонит наконец всех своих богословов и возьмет бразды правления в свои руки. Тут же он добавляет, что ни о каком отречении с его стороны не может идти и речи. Зато во всем остальном с ним могут делать все, что захотят: он все готов претерпеть. В доказательство своей доброй воли он посылает папе экземпляр своего трактата «Христианская свобода».