Ну так что же, Аннемари?..
Однако не стоит доверяться ни жаворонку, ни анемонам, ни предчувствиям. Зима - старуха матерая и так просто не сдастся. Может, это и к лучшему. Если начистоту. Весна, она означает душевную смуту. Весной, того и гляди, уйдет кто-нибудь из стариков. Весна - это неразбериха и неприятности.
Мы вполне могли бы и обождать. Правда, в лавке у Хёста товары уже на исходе. Из выпивки, я знаю, одна только дрянь и осталась. Но это терпимо. Газеты? Могу обойтись и без них. Письма? От писем одни неприятности. Да я их и не получаю. Причетник с Песчаного острова позабыт всеми, кого он некогда знал.
Тсс! Пигро сделал стойку. Красивая, крепкая стойка. Отлично, старина, отлично. Мы с тобой еще кое на что способны.
Тишина. Можно расслышать, как стряхнула наземь каплю и распрямилась сухая былинка.
Это там, в верещатнике!
- Пиль!
- Тррр! - Две серые куропатки. Скрылись в тумане.
Я было уже размахнулся, чтобы закинуть палку, - и стою посрамленный: да, Пигро, это весна. Весна! Куропатки уже паруются.
Детей нет ни у кургана, ни у Конского рва. Отсюда мне видно замерзшее море. Лед просел, кое-где над ним темнеет вода. И там никого.
Мы идем вдоль рва. Кустики прошлогодней полыни осыпают Пигро длинными жемчужными ожерельями. Пахнуло дымом, запахом смолы. Туман впереди полыхает красным. У огня - черные силуэты. Это Роберт с сыновьями, они развели огонь под смоляным котлом и смолят снасти. Пар и дым валят ввысь и смешиваются с туманом, а погляди, как дрожит над котлом раскаленный воздух! Отблески костра играют на чумазых, лоснящихся лицах. Празднично. Тут же табунятся ребятишки. Они в хороших руках.
Тссс... Пигро, нам лучше скрыться. Давай лучше прогуляемся к Песчаной горе. Идем же! Тебе что, непременно надо повидать Томика? Ладно, пошли к Томику.
В лавке у Хёста не протолкнуться. Общество исключительно мужское. Рыбаки и китовый жир, хусмены* и кожи, копченая селедка, сыр, влажные шерстяные фуфайки, табачный дым - да, смесь забористая! И - Боже правый только и разговоров что о весне и тумане, тумане и весне.
* Хусмен - мелкий крестьянин.
Тугой на ухо лавочник и его приказчик отпускают товар. Аннемари не видно. Но Томик здесь. Его отыскивает за прилавком Пигро. Привет, малыш! Ты можешь пробраться между штанинами? И конечно же во рту леденец - это его портит дед. А теперь, Том, слушай! Давай-ка я сяду на мешок, а ты иди ко мне на колени. Так вот, мы с Пигро только что видели двух куропаток. Когда у них выведутся птенцы, мы пойдем втроем и попробуем их отыскать. Ты бы видел, как куропатки опекают своих цыплят! Когда идет дождь или холодно, те подлезают под родителей - со стороны кажется, будто папаша с мамашей плывут, покачиваясь на волнах.
А вот и Аннемари.
На нас даже и не смотрит. Удостоив мужской полк ласкового кивка - а это дорогого стоит, - она проходит к прилавку. Не подымая глаз. Ресницы у Аннемари потрясающие - загнутые, черные. С виду она совсем еще ребенок, Аннемари. Хоть и родила Тома. Правда, облегающий свитер не оставляет сомнений в том, что перед тобой - женщина, и какая! Роза Песчаного острова. Гляди-ка, на Аннемари спортивные брюки. Почему она никогда не придет в таких брюках ко мне? Учитель, не забывай, у тебя уже плешь на макушке. Щеки у Аннемари раскраснелись - не от холода, нет, а от возни и смеха в жарко натопленной комнате. Спорим, у нее там гость! В пальцах грациозно зажата сигарета, цветом они напоминают золотистую желтофиоль. У тебя, Аннемари, теперь такие изысканно желтые пальцы, как я погляжу. Сдается мне, ты насмотрелась в городе кинофильмов. Эти твои жесты, то, как ты поднимаешься на лесенку и тянешься к полке за сигаретами, выставив на всеобщее обозрение красивую попку, - все это из кино, моя девочка. Причетник, не забывай про плешь на макушке!
Аннемари ушла.
- Высший класс, - говорит один.
- Вальдшнеп, - говорит другой.
Лавочник туговат на ухо, они не обращают на него внимания.
- Томик, хочешь ко мне в гости? - спрашиваю я громко. Мужчины, посмеиваясь, умолкают. Но Том сегодня не в настроении. К стыду своему, я принимаюсь соблазнять его леденцами. На улице Пигро совершенно шалеет: вьется около, облизывает малыша. Но сегодня Том куксится. Он поднимает рев, просится к маме и "инсенеру". Что, Томик очень любит "инсенера"? - Да-а, уа!... И Том добивается своего.
Послушай, Пигро, ты уж в следующий раз поосторожнее. Да-да, я согласен, люди - существа сложные.
День подходит к концу. Темнеет.
На дворе посвежело. Я сижу в потемках и гляжу в сад. Клубы тумана движутся мимо окон призрачным воинством.
Аннемари сама приносит мне ужин.
- Ты здесь, Йоханнес? - спрашивает она, стоя в дверях.
Я немного выжидаю, смакую звучание ее голоса. А потом отвечаю:
- Нет!
Зажигаю свет и опускаю жалюзи.
Аннемари усаживается напротив. Я до того привык есть в одиночестве, что иногда нахожу нескромным делать это на виду у других. Прямо как филин. Но к Аннемари это не относится. Я ужинаю, она молчит. У нее это так хорошо получается - сидеть в моей комнате и молчать.
Ресницы у Аннемари черные, губы ярко-красные, как ягоды шиповника, на ней красное коралловое ожерелье и блузка болотно-зеленого цвета. Звучит, может быть, и не очень, а смотрится весьма и весьма недурно. Брюки она переменила на юбку.
Она сидит и вертит в руках одну из моих ручек. Тонкую перьевую ручку. Старая и неказистая, ручка эта для меня, можно сказать, священна. Я никогда и никому ее не отдам, разве что завещаю. Так ее, девочка, давай ломай. Утром я разожгу ею печь. А не то посажу обломок в цветочный горшок. Если он выбросит листья и зацветет*, значит, в том, что понаписано в моих общих тетрадях, есть толика истины.
* Намек на расцветший жезл Ааронов (Числа, 17, 8).
- Ты пойдешь в воскресенье на танцы? - спрашивает она.
- А что, будут танцы?
- В воскресенье на Мысу устраивают весенний бал. Йоханнес, ты однажды пообещал, что будешь танцевать со мной всю ночь напролет.
- Слишком поздно, Аннемари, слишком поздно. Вон у меня уже и плешь на макушке.
- Нет, кроме шуток, тебе обязательно надо пойти. И тогда...
- Тогда что?
- Ну-у... ты бы познакомился с Харри. Он тебе понравится, я уверена. Он ведь скоро уезжает.