Я уже давно перестала верить в бога. Верит ли он в меня – вот в чём вопрос. Самоубийцам нет места в царствии небесном, говорят эти лицемеры-пасторы. Так сказано в их книге, написанной такими же лицемерами, только гораздо раньше. Сейчас никому нет дела до их книг. Жизнь изменилась. Однако я не могу рисковать. Если после смерти мы с дочерью окажемся в разных местах, то это будет куда хуже, чем влачение жалкого существования в Городе. Никакие одинокие вечера не идут в сравнение с Вечностью. Да, наверное, глупо даже допускать веру в загробную жизнь. Из земли мы вышли и в землю возвратимся. Но я, тем не менее, веду себя как человек, который не верит в приметы, но всё же разворачивается и идёт домой, когда дорогу ему перебегает чёрный кот. На всякий случай. Виной этому человеческая глупость. Наша несостоятельность как Хозяев планеты.
Я больше не могу терпеть. Рывком встаю из-за стола и иду к кровати. Сложив одеяло, убираю его в сторону. Нащупываю небольшую прорезь в матрасе и по локоть просовываю туда руку. Вот он, мой желанный. Пальцы касаются целлофанового свёртка. Достаю его, кладу на кровать и аккуратно разматываю. Даже дышать перестаю, чтобы не потерять ни крупицы драгоценного порошка. Приготовленный в восточных трущобах, произведённый в кустарных условиях, даже такой, для меня он дороже всего на свете.
Развернув свёрток, я вынимаю из кармана брюк замызганную чайную ложечку и оглядываюсь в поисках ковша. Он у двери, на полупустой тумбочке. Вот только вода в нём, кажется, закончилась. Иду, чтобы проверить. Нет, на самом донышке ещё есть немного. Мне этого хватит.
Трясущимися руками готовлю смесь. Тело бьётся в предсмертных судорогах. Кости трещат на каждом ударе сердца, в такт ему. Глаза вот-вот вывалятся из орбит. Нужно поторопиться. Шарю по карманам в поисках зажигалки, но вспоминаю, что оставила её вчера у Тома. Выругавшись, отпираю дверь и выхожу в коридор. Проворачиваю в замочной скважине ключ. Не нужно никому знать, что происходит в моей комнате. Моим соседям это всё равно не интересно. А вот позарится на героин каждый второй из жителей Гнездилища, как мы в шутку называем наше ветхое жилище. Ни электричества, ни воды, ни газа. Люди бы здесь жить не стали. Лишь мерзкие насекомые вроде нас сумели приспособиться к этому гадюшнику. Мы возимся в своих комнатах, потрескивая хитиновыми панцирями, и ползаем по коридору, оставляя на полу скользкие разводы. Я ненавижу наши сущности. Ненавижу себя. Если бы кто-то могущественный мог взять в руки грёбаный тапок и передавить тут всех, он оказал бы этим неоценимую услугу в первую очередь нам самим.
Я спешу по коридору, ловко перебирая лапками. Главное – это не потерять глаза. Если они сейчас выпадут, то я уже никогда не смогу вернуться в комнату. Слепому в этом месте не выжить... Нет... Но держать себя в руках так трудно, когда этот проклятый коридор крутится всё быстрее и быстрее. Очередной виток отшвыривает меня к стене, и я ударяюсь головой о чью-то дверь. Это немного приводит меня в чувство. Держась за дверную ручку, я поднимаюсь с колен. Меня тошнит. Кое-как добираюсь до выхода и падаю на крыльцо. Желудок корчится в тщетной попытке выбраться через пищевод, а изо рта выползает на землю вязкая тягучая слюна. Я лежу, закрыв глаза, и глубоко вдыхаю прохладный воздух улицы. После затхлого коридора он, словно глоток воды живой, возвращает мне возможность ясно мыслить. Постепенно я прихожу в себя и начинаю чётче воспринимать окружающую меня действительность. Тело болит, будто я только что кубарем скатилась по винтовой лестнице.
Сажусь и некоторое время тупо смотрю перед собой. Почувствовав, что сил на новый рывок достаточно, встаю и возвращаюсь в дом. Прохожу по пустому коридору и останавливаюсь перед дверью Тома. Этот парень один из моих постоянных клиентов. Один из тех, кому я сдаю в аренду своё тело, чтобы получить деньги на дозу. Вчера, впрочем, он мне не заплатил. Но сейчас деньги меня мало волнуют. У меня есть порошок и этого достаточно. Стучусь. Уже через минуту Том отпирает дверь и, обнажив жёлтые зубы в широкой улыбке, приглашает меня внутрь.
– Как ты, Хлоя? Выглядишь неважно... – в полумраке комнаты его чёрная кожа почти сливается с окружением – Если ты за деньгами, то сейчас у меня голяк...