– Берта... Там Хлою кончили.
– Слышала, не глухая, – недовольно произносит она и захлопывает дверь перед моим носом. Я успеваю разглядеть старенький патефон, стоящий на столике посреди комнаты, и кожаное кресло с красной обивкой. Вот живёт, зараза разэтакая!
Вернувшись к себе, я накидываю куртку и засовываю за пояс пистолет. Глянув на себя в залапанное треснутое зеркало, висящее на стене, я покидаю Гнездилище. Надеюсь, что навсегда. Путь мой лежит теперь к бару старого Дугласа – безымянной, но от того, не менее популярной, забегаловке.
Ребята ждали меня в нежилом пустующем доме, расположенном через дорогу от бара. Не хватало только Тони.
– Он в забегаловке, с Дугласом базарит, – говорит Али, сутулый смуглый тип, прибившийся к нашей компании после того, как мы разделали под орех банду, где он состоял раньше. – Нам везёт сегодня, Томми!..
– Да ну? – я присаживаюсь на пол, у окна, и окидываю взглядом собравшихся на дело парней. Некоторые нервничают, но в целом все готовы к штурму, и отступать никто из них не намерен.
– Мэйсонов нет сегодня, – радостно сообщает Али.
– Что, и жены его? – немного удивляюсь.
– Говорю же, нету. Их пришил ночью кто-то. То ли Марк, то ли Ларго... Слухи разные ходят в городе.
– Выходит, удача, действительно, на нашей стороне, парни, – воодушевляюсь я приятным известием. – Делаем всё по плану, без лишнего шума и крика. Быстро и чисто. Усекли?
Понятливо кивают. Лица серьёзные. Думаю, положиться можно на любого из них. Не подведут.
– Тогда вперёд, парни, за дело!
Ровной цепочкой мы выходим из дома и идём к бару. Внутри тихо. Дуглас протирает пивные кружки. Эрик и Натан, его сыновья, верзилы под два метра ростом, режутся в карты у входа. Тони потягивает виски за столиком. В углу сидит охранник с автоматом, наёмник. Подхожу к стойке.
– Всем по кружке тёмного, Дуг!
Старик, прищурившись, глядит на меня и вешает полотенце на крючок.
– А платить чем будешь?
– Деньги для меня больше не проблема.
– Празднуем что-то? – Дуглас нацеживает в кружку крепкое душистое пойло и ставит её передо мной.
– Да, можно и так сказать... Поминки сегодня.
– Не спрашиваю, чьи, – Дуглас с отвращением кривится.
– Напрасно, Дуг. Это интересно, – наклонившись к нему, полушёпотом говорю я. – Ведь поминать мы будем тебя!
На этих словах я выхватываю нож и коротким резким движением оставляю на горле хозяина заведения длинный рваный порез. Тёплая густая кровь множеством маленьких фонтанов брызжет мне в лицо. Сыновья старика вскакивают на ноги, но достать оружие не успевают. Парни расстреливают их из пистолетов в упор. Треск автомата. Наёмный охранник длинной очередью косит двоих или троих из них. Среди упавших на пол есть и Али. Тони отшвыривает в сторону столик и, прыгнув на наёмника, всаживает ему в грудь нож по самую рукоятку. Дуглас всё ещё на ногах, держится за горло, пытаясь зажать пальцами рану. Приставляю к его голове пистолет и спускаю курок. Сквозь лёгкий дымок я вижу, как старик неуклюже, словно мешок с мукой, валится на пол.
Радостное гиканье парней. Пальба в потолок. Я не одобряю пустой траты патронов, но сейчас можно всё. Бар наш. И всё, что в нём, тоже наше. Надо бы избавиться от тел...
Где-то на улице стучит пулемёт. Звон оконных стёкол, свист пуль над головой, треск деревянной обшивки. Один за другим мои люди падают замертво. Дверь, превращённая крупным калибром в решето, слетает с петель от тяжёлого удара и в бар вваливаются наёмники. Солдаты Кейна. Кто-то сдал нас... Они просто воспользовались нами, чтобы избавиться от Дугласа... Мы стали марионетками, пешками... Поздно менять что-либо. Назад пути нет. Наёмники расступаются, и в помещение входит Генри. В руках у него дробовик. Я прыгаю через стойку, спеша скрыться в задней комнате, но чувствую, как правую руку обжигает нестерпимой болью. Будто сама смерть вцепилась в мой локоть сухой костлявой дланью...
Часть II. Эпизод V. «Анта»
Домой я вернулась только к вечеру. Зик предлагал подбросить меня на своём драндулете, но я отказалась. Мне хотелось побыть одной, и прогулка по пустым улицам как нельзя лучше способствовала этому. Многое нужно было обдумать, многое решить. Смятение... Подавленность... Не знаю, как описать то, что я чувствую сейчас. Правда оказалась слишком тяжела, чтобы принять её и впустить в сердце.