Народ встречал его всё так же буйно и так же словами благодарности:
— Многая лета королю Жигимонту!
— Да живёт он с нами отныне в дружбе!
Посол воспрянул духом, когда Москва встретила его громом пушечных выстрелов. Воздух наполнился праздничным колокольным звоном. Везде сверкали литавры, пели трубы. А ещё был говор, крики, приветствия нарядно одетых дворян и простого народа.
— Многая лета королю Жигимонту!
— Да живёт он с нашим царём-батюшкой в вечной дружбе!
— Спасибо ему от всей Русской земли!
— Не дал погибнуть нашему царевичу!
Посол махал в ответ рукою, энергично вскакивал с места, прижимал к сердцу руки:
— Спасибо! Спасибо!
Ему хотелось всех убедить: он обязательно передаст своему государю всё здесь услышанное и расскажет с точностью обо всём увиденном.
— Мой король — государь справедливый и добрый. В неведомом юноше он сразу признал великого царевича!
— Многая лета вашему королю!
Приблизясь к Кремлю, поражённый видом его мощных стен, посол, кажется, забыл обо всём неприятном. Потому что в говоре собравшихся толп он не различал полных отдельных фраз, но лишь слова благодарности.
Однако в Кремле — уже в Грановитой палате, перед царским троном, на котором, в блеске своего облачения, восседал Димитрий Иванович, а вокруг него стеною стояли духовные пастыри и светские вельможи, посол снова услышал почти те же слова, которые озадачивали его сегодня уже не раз.
На короткую выразительную грамоту от короля, прочитанную послом, отвечал от имени царя воевода Басманов. Голос Басманова звучал низко и густо.
От внимания находившихся в палате скорее всего не ускользнуло то обстоятельство, что у царя невольно дёрнулась голова, когда он услышал в королевской грамоте обращение к себе не в таком виде, как ему хотелось бы, как он уже успел установить. Польский король в своей грамоте называл его просто великим князем московским.
Царская голова дёрнулась и тут же успокоилась.
Царь взял себя в руки.
Андрей видел, как беспомощно посмотрел на него Корвин-Гонсевский. Но никто из присутствующих не заметил двусмысленности в услышанном из уст посла. А кроме московских вельмож там был ещё и посланец от Папы Римского, Прассолини, которого в Москве недавно встречали не менее пышно, нежели сегодня пана Корвин-Гонсевского. Стояли оба иезуита, отец Андрей и отец Николай. На них настороженно посматривал князь Василий Иванович Шуйский, не скрывая своего неодобрения такой вольности.
Главный разговор у царя с королевским послом состоялся на следующий день, в присутствии князя Василия Ивановича Шуйского, Андрея Валигуры, дьяка Афанасия Власьева и боярина Басманова.
Откашлявшись, Корвин-Гонсевский начал доверительным голосом произносить то, что ему было поручено его государем:
— Не только в прошлом мой государь оказывал тебе, великий князь, всяческую помощь и поддержку, но и сейчас готов её оказывать. А потому он вправе от тебя ждать подобного выражения дружеских чувств.
Царь прервал посла взмахом руки:
— Конечно, я принял грамоты моего соседа и брата. Но впредь я требую величать меня полным титулом: не только великим князем, но и царём всея Руси, императором. Этот титул носили мой отец Иван Васильевич и мой брат Фёдор Иванович. Достался он мне по наследству.
Посол внимательно выслушал замечания царя и в продолжение дальнейшего своего разговора с ним ни разу не употребил от себя лично слов «великий князь», но довольствовался только словом «государь».
— А в доказательство своей дружбы мой король велел передать тебе, государь, что появились у нас по всем литовским и украинским землям странные слухи, которые грозят тебе большими неприятностями, поскольку сейчас развелось на свете много недобрых людей, которые стараются извлечь для себя пользу из любого случая. Они легко обучаются злу!
И пан Гонсевский весьма обстоятельно, очень подробно поведал о том, что у польского короля имеются данные, будто бы Борис Годунов жив. Будто бы Борис, наученный колдунами ещё в то время, когда Димитрий Иванович пребывал в Путивле, задумал и осуществил коварное дело. Понимая, что ему никак не устоять в борьбе с законным наследником престола, Борис приказал отравить и положить вместо себя в гроб одного из своих двойников. Двойника похоронили. Да так искусно всё это проделали, что ни царица Марья, ни царевич Фёдор и никто из семейства Годуновых ни о чём не догадывались. Один боярин Семён Годунов знал. А сам Борис Годунов, собрав достаточно средств, так же тайно отправился на судне в Англию, чтобы оттуда начать борьбу за Московский престол. Польский король, узнав обо всём этом, захотел удостовериться в справедливости слухов. И поскольку ему хорошо известно, что в самом московском государстве есть сейчас немало людей, не доверяющих своему государю, то король повелел своим воеводам, земли которых соседствуют с Московским государством, содержать наготове достаточно войска, чтобы в любое мгновение они могли выступить на защиту московского государя, друга и приятеля короля польского.