Что касается самих большевиков, то они вряд ли воспринимали себя в качестве диверсантов — наймитов кайзера. Они ехали в Россию с «благой вестью»: мировая война ведется в интересах правящих классов, которые видели свои армии всего лишь как «пушечное мясо» и как средство реализации своих захватнических планов. Именно эта истребительная война наглядно показала простым людям неутолимую алчность и весь цинизм как наследственных монархий, так и буржуазных правительств — вот кто подлинные враги трудящихся масс, вынужденных убивать друг друга из-за повелений своих властителей.
И действительно, война, уже длившаяся около трех лет, в полной мере явила миллионам людей свой неприглядный лик. В города бесконечным потоком прибывали обезображенные, искалеченные раненные. Тысячи солдат задыхались под действием губительных газовых атак, а неубранные с полей брани трупы пожирались полчищами расплодившихся крыс. Живые же воины кормили своей плотью вшей и страдали от других «окопно-траншейных недугов». Та война, где впервые применялись гигантские пушки, пулеметы, авиация, где люди стремились зарываться в землю вместо того, чтобы горделиво гарцевать на скакунах, разительно отличалась от предыдущих крупных войн, многократно воспетых поэтами и сказителями. Сражения превратились в жуткие «мясорубки», а трусы и храбрецы одинаково превращались в жалкие останки, зачастую разорванные на отвратительные куски. О каком достоинстве можно вести речь, когда на тебя наползает ядовитая хмарь или пули летят с неба смертоносным дождем? Воинам зачастую казалось, что весь мир сошел с ума, породив столь изощренные средства массового убийства людей.
Русский человек не внимателен к тяготам и лишениям, будучи уверенным в том, что все невзгоды преходящи, как и плохая погода. Ему присуща убежденность в наличие Руководящего Начала, которое даже трудной жизни придает определенную целесообразность. Поэтому и живут подчас в таких суровых условиях, которые другим европейцам кажутся невыносимыми. Переняв от Византии практику обожения жизни, русские люди были более всего озабочены возможностями вести праведный образ жизни, а обретение удобств зачастую воспринимали за проявление слабостей человеческой натуры. Практика обожения жизни привела к появлению множества святых источников и намоленных мест. Отсюда проистекало и религиозное отношение к самой необъятной Русской земле, как к святой и к государству, как к Богом данному. Из поколения в поколение множество мужчин надсаживалось от непосильного труда, когда валили лес для возведения детинцев или для своих изб, когда оборудовали засеки или корчевали пни, чтобы засевать расчищенные участки злаками. В великом множестве гибли жители Русской земли от пожаров или от набегов кочевников, умирали от голода в засушливые или холодные годины, но, тем не менее, упорно возводили храмы и обустраивали монастыри, сосредотачивались в одном месте для грозных битв, постились и молились, трудились и молились, бились с неприятелем и снова молились, воспринимая свою непритязательную жизнь как богоугодное дело. И дикая, суровая окружающая действительность постепенно преображалась, хорошела от растущих городов, сияла от крутобоких куполов православных храмов: нравы людей смягчались, а могущество правителей неудержимо расширялось за пределы, некогда казавшиеся недосягаемыми. В том мире люди пели свои раздольные песни и совершали свои тягуче медленные, но необычайно красивые обряды. Без всякого удержу веселились в редкие праздники, конечно и пьянствовали в те дни без всякой меры и озорничали: «чудили» с охотой и даже с упоением — но и обязательно искренне каялись во всех своих нелепых прегрешениях и проступках. Всякое случалось.
Великая война, сорвавшая миллионы мужчин со своих насиженных мест и собравшая в полки и армии на западных границах необъятной империи, стремительно разрушала привычную картину мира, в котором эти мужчины привыкли находиться. Они оказались вдали от своих родных очагов — и надолго. Все им было непривычно и чуждо на тех землях, которые они были вынуждены защищать согласно геополитическим планам высокопоставленных стратегов. Успешные наступления неожиданно обрывались и оборачивались постыдными отступлениями ради выравнивания линии фронта. Между тем каждый день требовал все новых и новых жертв. Зарываясь в землю, подобно жукам или червякам, мужчины взывали к Всевышнему или сжимались в тугие нервные комки дрожащей плоти и отупело пережидали очередной артобстрел. А когда артобстрел завершался, то поспешно выползали из своих нор для отражения очередной атаки противника. И после всех передряг, те, кого не задела «коса смерти», поневоле задавались вопросами: Неужели Богу было угодно создание стольких механизмов для убийства? Неужели правители, будучи не в силах своими армии осилить друг друга, не могли договориться «по-хорошему» и вместо этого обрекли миллионы людей на жалкое прозябание в окопах?