В качестве нравственного существа, человек, облаченный в шинель и с винтовкой в руках, все чаще отказывался видеть хоть какую-то целесообразность всему тому, что происходило на его глазах. Но мужчинами продолжало двигать чувство долга, священное правило верности данной присяги. Внутренний императив загонял вглубь сознания неудобные вопросы, подразумевающие горькие ответы.
Отречение Николая II не могло не откликнуться сильнейшим брожением в армии и флоте. Значит, что-то делалось не так, как надо, далеко не так, раз помазанник Божий отшатнулся от своей промыслительной роли. Если мир впал в безумие, то не разумнее ли постараться как-то отгородиться от этого мира? Коли не стало силы спасающей, то спастись можно, лишь рассчитывая на себя и на своих ближайших боевых товарищей. А тут, как раз, словно чертик из табакерки, появлялся некий агитатор и раздавал прокламации, газетки или брошюрки, в которых говорилось о том, что мир уже давно погряз в пороках и его необходимо полностью разрушить, чтобы освободить место для ростков всего нового и самого прогрессивного. Агитатор говорил о том, что пора, давно пора простым людям самим строить свое благополучие и добиваться своего счастья, а не ждать понапрасну подачек от самодержцев и правительств, или уповать на защиту «сил небесных». Там, наверху ничего нет, кроме прозрачного воздуха. Пора, давно пора воткнуть штыки в землю или направить их против своих командиров, посылающих простых людей на верную смерть.
Влиятельные политические группировки, склонившие государя императора к отречению от престола, безусловно, стремились к продолжению войны до победного ее завершения, и для подобного оптимизма имелись веские основания. Но отказ династии, которая три века правила необъятной страной, от своей дальнейшей исторической миссии, не мог не откликнуться смущением умов, растерянностью, а порой и отчаянием во всех слоях русского общества, а также ликованием всех тех, кто чувствовал себя в империи «невольными пленниками». И вот, уставшие от войны солдаты и матросы, читают в агитках и прокламациях: мол, все то, что раньше считалось позором и тягчайшим преступлением, отныне воспринимается «всеми прогрессивными людьми» проявлениями отваги и высочайшей доблести. Неподчинение своим непосредственным командирам и организация судилищ над ними, дезертирство и склонение к дезертирству своих товарищей, братание с противником, отказ от всех христианских обрядов, изгнание священников из своих частей — вот что должны противопоставить солдаты и матросы всем тем, кто продолжает звать войска в бой, а фактически толкают людей на бессмысленную гибель.
Появляется иная трактовка смелости и героизма: низкое и прежде недопустимое возвышается до акта справедливости и до смелого поступка. Действительность угрюма, тягостна и порой отвратительна, но отрицая ту действительность, «человек с ружьем» становился не на путь преодоления ее неприглядных сторон, а ступал на скользкую дорожку полного разрушения неприглядной действительности и оказывался поборником хаоса и анархии.
Руководство партии большевиков, доставленное немецкими политиками в Петербург, развило бешенную деятельность, направленную на дестабилизацию и без того шаткой политической ситуации в стране. В Россию устремляются другие марксисты: кому-то достаточно для этого пересечь Черное или Балтийское моря, а кому-то — Тихий океан. В весенне-летний сезон 1917 г. происходили судьбоносные процессы, которые повлияют на весь ход дальнейшей Великой войны. На Западном фронте разворачивал свои части экспедиционный американский корпус, существенно усиливая боевой потенциал союзнических англо-французских войск, а в крупные города Великороссии буквально со всех сторон происходило проникновение марксистов, притязающих стать «третьей стороной», дабы превратить войну между великими нациями в мировую классовую войну. Из украинских и белорусских «мистечек» в русские столицы устремлялись революционно настроенные евреи, чтобы пополнить собой ряды радикальных партий (эсеров, бундовцев, большевиков, меньшевиков и просто анархистов или анархо-синдикалистов), и принять активное участие в освобождении всех трудящихся от оков эксплуатации. Каторжники и ссыльные были не прочь поквитаться со своими давними обидчиками. Многое, невозможное прежде, становилось возможным. «Третья сторона» в крупнейшем международном конфликте не представляла собой новый фронт с армиями, оснащенными грозной боевой техникой и соответствующим тыловым обеспечением. Марксисты всех мастей и направлений даже не являлась единой коалицией, но разно-направленность их действий все же складывалась в единый вектор, нацеленный на полное разрушение Российской империи.