— Там полно народу.
Харли обвела рукой стадион. На ней была черно-белая футболка «Бельвью Бакс», очевидно, моя. У нее было по две черные полоски под каждым глазом и надпись «Бакс» на правой щеке. На ней были обычные леггинсы в белую и черную полоску и розовые кроссовки «Найк». Часть ее головы прикрывала одна из моих любимых шапочек «Бакс», и в этот момент я понял, что Харли никогда не выглядела прекраснее.
С моим кольцом на пальце.
В моей экипировке.
Ухмыляясь от уха до уха.
— Да, но это большая игра. — Я пожал плечами и шумно выдохнул, прежде чем подойти к машине с ее стороны и открыть дверцу.
Харли вышла и обняла меня. Я держал сумку справа от себя и пошел с ней к черному выходу, через который входили игроки.
Мы пришли как раз вовремя.
Я взглянул на свой «Ролекс» и попытался справиться с волнением.
— Ты готова? — Я потянулся к двери.
Харли как-то странно посмотрела на меня и скрестила руки на груди, ее темные волосы рассыпались по правому плечу. Боже, она была такой хорошенькой. Ее глаза встретились с моими.
— Ты никогда не нервничаешь перед матчами. И это предсезонная игра. Ты даже не будешь играть всю игру.
— Может быть, я нервничаю из-за того, что ты будешь смотреть, и отказалась заняться со мной сексом, если я устрою перехват.
Я рывком открыла дверь.
Санчес преградил путь.
— Она тебе не даст, если ты сделаешь что?
Я вздохнул.
— Как ты вообще это услышал?
— Братан, я стоял прямо здесь и рад сообщить, что ты пришел как раз вовремя. Бросай сумку и иди, я останусь с Харли.
— Что? — Харли переводила взгляд с одного на другого.
Санчес подмигнул, ублюдок, он был слишком хорош собой, чтобы прикасаться к ней, но был таким классным приемником, поэтому я мирился с его дерьмом. К тому же он был другом, черт возьми, он был семьей.
Я побежал по коридору к туннелю, где меня ждала толпа. И это была большая толпа зрителей. Обычно люди наблюдали за нашей игрой перед матчем, но мы рассказали о происходящем семьям всех игроков, а также нескольким близким друзьям.
Сегодня это была тройка в серую полоску, в которой я чувствовал себя как в журнале «Men's Journal». На Миллере был красный с серым жилет, и он подмигнул мне, когда я трусцой подбежал к нему на середину поля.
Кинси и Эмерсон были одеты так же, как Харли, обе стояли слева, а Миллер — справа.
Вскоре появился Санчес и присоединился к нам, священник команды, Дирк, подбежал и встал посередине.
— Готовы? — спросил он.
— Да. — Я бы сошел с ума, если бы Харли запаниковала, но не хотел ждать. Она сказала «да», и я хотел начать этот сезон вместе со своей женой. Пришло время.
— Хорошо, что она не сказала «нет», да? — Санчес толкнул Миллера локтем.
Миллер только закатил глаза.
— В самом деле? Сейчас?
Заиграл свадебный марш.
И Харли с заплаканными глазами появилась под руку со своей бабушкой, которая тоже была в экипировке и шапочке.
Они медленно направились к нам.
Харли держала в руке букет голубых маргариток, на стебли был намотан больничный браслет нашей дочери.
Мои глаза наполнились слезами.
Мои товарищи по команде стояли по бокам от прохода, друзья и члены семьи улыбались от уха до уха, а тренерский штаб наблюдал за ними, и стадион начал аплодировать.
Харли, наконец, добралась до меня.
— Ты злишься? — прошептал я, забирая ее руку из бабушкиной и целуя в щеку.
— Я просто зла, что мы не сделали этого несколько месяцев назад. — Ее глаза просияли, и я взял ее за руку.
Она положила ее на букет.
Наши пальцы коснулись больничного браслета.
И я мог бы поклясться, что, когда мы сказали «да», поднялся легкий ветерок, и воздух наполнился запахом маргариток.
Это было правильно.
Наша история не была прекрасной.
Она была наполнена всепоглощающей болью.
Но жизнь такова, что боль не длится вечно. Всегда будет дуть легкий ветерок, который уймет жжение, и вы, возможно, просто обнаружите, что стали немного сильнее, чем раньше, немного смелее и гораздо охотнее проживаете жизнь так, как она должна быть прожита. Бесстрашно.
— Теперь вы можете поцеловать невесту! — объявил Дирк.
Харли, будучи Харли, прыгнула ко мне в объятия, обхватила меня ногами и поцеловала в губы, ее язык даже не пытался оторваться от моего, она терлась грудью о мой костюм.
Это было прекрасно.
Это были мы.
Толпа зааплодировала, а Кинс и Эмерсон вытерли слезы с глаз, а затем Харли отстранилась и рассмеялась.
— Значит ли это, что теперь у нас будут хот-доги?
Санчес расхохотался.
— Ты получишь его хо...
— Закончи это предложение, я прошу тебя, — сказал я, не глядя на него, вызвав еще больший смех в группе. — Ты, Харли Ромонова, получишь все, что захочешь.
В тот вечер я пошел домой после победы.
Я вошел со своей женой в комнату, которую отказывался переоборудовать.
Я сидел с ней и плакал.
И постепенно мы вместе выздоравливали.
***
Два года спустя
— Тужьтесь! — подбадривал доктор Снайдер.
Харли бросила на меня убийственный взгляд.
— Детка, — я схватил ее за руки. — Ты должна тужиться.
— САМ ТУЖЬСЯ! — взревела она.
Я отпрянул, широко раскрыв глаза. Эта женщина одержима!
— Харли, — снова попытался док, его голос был спокоен и тверд. — Еще раз, хорошо?
Она зажмурилась и поднажала.
И тут я увидел его.
Самого красивого мальчика во всей вселенной.
— Хорошая работа, мамочка пошептал я ей в волосы.
Врач протянул мне ножницы, чтобы перерезать пуповину, а потом я взял своего сына на руки и положил на грудь Харли.
Она разрыдалась.
— Он идеален.
— Да.
А потом я нахмурился, когда посмотрел на его маленькую ступню и увидел крошечную родинку.
В форме ромашки.
Харли ахнула.
Я не мог вымолвить ни слова.
Доктор, вероятно, подумал, что мы сошли с ума, когда оба плакали из-за нашего маленького мальчика и чего-то, что многие родители сочли бы признаком красоты или, в крайнем случае, незначительным дефектом, но мы-то знали правду.
Вселенная преподнесла нам еще один подарок, возможность начать все сначала и, вполне возможно, знак с небес, который гласил бы: «Я люблю вас».
КОНЕЦ