Повесить бутсы.
Знакомая боль пронзила грудь.
Это не входило в мои планы.
Я планировал жениться на женщине своей мечты.
Поселить в новом доме детей, надеть одинаковые рождественские свитера и купить собаку.
Я наклонился вперед, уперев руки в бока, и выдохнул.
— Вот так отдыхают неудачники.
Санчес подошел ко мне и хлопнул по спине как раз в тот момент, когда подошел Миллер и сказал то же самое, только с большим количеством ненормативной лексики.
— Я просто устал. — Это была полная чушь. Они это знали, и я это знал.
Они были хорошими друзьями, потому что ничего не говорили. Честно говоря, они ничего не делали, только были рядом со мной двадцать четыре часа в сутки, сообщали последние новости о Харли и, насколько это было возможно, держали меня в стороне от всей этой ситуации.
Я не только оплатил ее больничные счета.
Я оплачивал все ее счета.
Она считала, что у нее есть трастовый фонд.
У меня что-то застряло в горле; возможно, это мое сердце пыталось быстро вырваться и разбиться о бетон. Я любил ее — люблю. Я поклялся, что всегда буду заботиться о ней, я обещал своему отцу, ее сумасшедшей бабушке.
То, что она ничего из этого не помнила, не имело значения.
Я сдержу свое слово.
К тому же так было лучше.
Пусто.
Болезненно.
Но точно лучше.
Прозвучало несколько свистков. Я подошел к скамейке и сел. Уставился на газон, на котором тренировался с тех пор, как окончил колледж и попал на драфт.
Команда, которую я возглавлял.
Кто-то сел рядом со мной. Если это Санчес, то он потерял голову.
Я с облегчением оглянулся и обнаружил, что это Миллер, который спокойно скрестил руки на своей широкой груди и вздохнул.
— Тебе нужно с кем-нибудь поговорить.
— Я постоянно с тобой разговариваю.
— Я не знаю, как тебе помочь, чувак, не знаю, что делать. Кинси так беспокоится о тебе, что теряет вес, а ты знаешь, как я отношусь к ее заднице.
Я ухмыльнулся.
— Прекрати говорить о заднице моей сестры, пока я не подставил тебе твою.
— Вот это настрой. — Он сильно толкнул меня. — Послушай, ты собираешься заставить ее действовать, а ты знаешь, какая у тебя сестра. Когда ей в голову придет идея...
Я прищурился, увидев Кинси, которая приближалась к нам вприпрыжку, ведя кого-то за собой.
— О чем она думает? — закипел я.
Мое сердце колотилось о грудную клетку, сотрясая ее, как тюремную решетку, словно желая вырваться на свободу. У меня закружилась голова, когда Харли, улыбаясь, подошла вплотную к Кинси.
У нее были другие волосы.
Они были длиннее.
Она выглядела счастливой и здоровой.
Без меня она выглядела лучше.
Было больно осознавать, что она была воплощением изящества, красоты, совершенства, а я сидел весь в поту, готовый блевать из-за потери ее, потери нашего ребенка.
Я даже не мог произнести его имя.
Пол.
Это делало все слишком реальным.
— Твоя мама так по тебе скучает... — сказал я вчера на могиле, кладя на камень красную розу.
Сквозь слезы я прочитал выгравированные слова. Три месяца.
Целых три месяца. У меня был весь мир.
Три гребаных месяца.
— Привет всем! — сказала Кинси пугающе громким бодрым голосом, от которого у меня закружилась голова.
Миллер встал и заключил ее в объятия.
— А как сегодня чувствует себя моя жена?
— Идеально. — Она закатила глаза, когда он поднял ее на руки и поцеловал в губы, как будто они были не на публике. Он всегда целовал ее так, как будто каждый чертов раз собирался раздеть ее.
И все же мы оставались друзьями.
Одна из величайших тайн жизни.
Харли прищурилась, глядя на меня. Я ждал этого. Ее крика, полного гнева и боли. Ее слез. Когда она скажет, что хотела бы никогда не встречаться со мной. Я ждал всего этого. Я приготовился к этому.
— Подожди, ты случайно не Джекс Ромонов? — неожиданно спросила она, наклонив голову.
— Да, — прохрипел я.
Она кивнула и постучала себя по голове.
— Видишь? Я же говорила, память возвращается. Моя бабушка буквально помешана на тебе. Она говорит, что у тебя самая лучшая задница в Америке. Не хочешь встать и немного покрутиться?
Это было похоже на нее.
Абсолютно все.
Но если бы она знала.
Если бы она действительно знала.
Она бы не улыбалась мне так.
Мне больше нечего было ей предложить, кроме грусти.
Я прочистил горло.
— Извините, дамы.
Я ушел, удивленный тем, что успел дойти до раздевалки, прежде чем меня вырвало в первом попавшемся туалете.
ГЛАВА 3
Харли
Он выглядел сердитым.
А потом побледнел.
А я все гадала, то ли я что-то такое сказала, то ли он был придурком.
Я собиралась остановиться на слове «придурок».
В ту ночь мне было труднее всего заснуть, что-то было в его глазах, в его светлых волосах. Может быть, мне нужно было больше времени, чтобы прийти в себя, потому что, когда я думала о нем, у меня болело в груди.
Почему у меня болело в груди из-за совершенно незнакомого человека?
Может быть, потому что мне казалось, что я его знаю?
Видит бог, у меня дома было достаточно сувениров «Бельвью Бакс», чтобы открыть собственный спортивный магазин. Бабушка сказала, что это подарок от команды.
Еще одна вещь, которую я никак не могла вспомнить.
Например, какое у меня было любимое блюдо.
Я ненавидела себя за то, что не могла вспомнить такие мелочи. Имею в виду, я знала свое имя, знала, черт возьми, свой номер социального страхования.
Но не могла вспомнить, был ли у меня когда-нибудь любимый цвет.
Я помнила старшую школу.
Мой первый поцелуй.
Воспоминания приходили медленно, и я хотела, чтобы они быстрее отпечатались в моей голове, потому что тогда, по крайней мере, я могла бы знать, как жить дальше.
Это была странная проблема. Но если ты не знаешь всего о своем прошлом, как собираешься планировать свое будущее?
Я вздохнула, когда зазвонил мой будильник.
Вот тебе и сон.
Мне нужно было преподавать йогу.
По какой-то причине моя подруга Кинси сказала, что, по ее мнению, в межсезонье ребятам было бы неплохо заняться интенсивной растяжкой.
И я оказалась тем счастливчиком, которого выбрали.
Я знала, что она просто пытается растормошить меня из-за того, что я пережила в прошлом году.