Звук хлопнувшейся входной двери, напомнивший мне о том, как она сделала это в последний раз, когда разбила мое сердце на миллиард крошечных неузнаваемых кусочков, или звук ее тихих рыданий, когда она уходила.
Неужели это все?
Истории нечем было заняться в моей жизни, кроме как кружить вокруг да около и дарить мне еще одно разбитое сердце? Что? Она не справилась с этой задачей в первый раз?
— Какого черта тебе от меня нужно? — закричал я в потолок, а затем закрыл лицо руками, сев на кровать.
Один.
Когда я потянулся к ее старой подушке и сжал кончиками пальцев, воздух наполнился слабым ароматом ее духов Prada.
Это было несправедливо.
Разве это не та часть истории, где произошло нечто волшебное? Вселенная послала кого-то, чтобы все исправить? Или, может быть, сделала ремейк, где сказала, что вы можете пойти по той же дороге и жить долго и счастливо?
Я хотел этой дороги.
Черт возьми, я уже был на этой дороге.
Я жил долго и счастливо, пока вселенная не вырвала нас обоих из этой истории, проклиная всю оставшуюся жизнь.
Я отшвырнул подушку к стене и откинулся на матрас. Прошло время, я не был уверен, сколько, может быть, час, может быть, два.
Я не мог уснуть.
И часть меня боялась, что если я это сделаю, то забуду, каково это было — снова пробовать ее на вкус, чувствовать ее тело рядом со своим, зарываться руками в ее волосы, теребить эти самые пряди и стонать ей в рот.
Мои глаза горели от слез, которые я отказывался проливать не потому, что пытался быть жестким, а потому, что чертовски боялся, что если сломаюсь, то от меня ничего не останется.
Только пустая оболочка.
Сердце, которое отказывалось работать.
И разум, который не мог сосредоточиться ни на чем, даже на футболе.
Входная дверь в мою квартиру снова открылась.
Что за черт?
Я вскочил на ноги как раз вовремя, чтобы увидеть, как Харли неуверенно заходит в квартиру, как она делала миллион раз до этого, когда жила со мной.
Это было слишком знакомо.
Это было жестоко.
Я ненавидел всех.
И всё.
Это было нечестно.
— Пожалуйста. — Мой голос дрогнул. — Уходи.
— Где оно? — Ее глаза были безумными. — Я вернулась к бабушке. Я обыскала все, но не могу найти его, мне нужно его найти!
— Харли? — Я шагнул к ней. – Что тебе нужно?
Слезы потекли по ее щекам, она быстро смахнула их и бросила на меня испуганный взгляд.
— Я проснулась, чувствуя себя неполноценной, понимаешь? Как будто мне чего-то не хватало, как будто мое тело было пустым, но более того, все было гораздо глубже, даже мои руки не ощущались прежними, и я не могла понять, как руки могут ощущаться по-другому. Я имею в виду, как руки человека могут меняться после комы?
У меня внутри все сжалось.
— Харли, в твоих словах нет смысла.
Она шагнула ко мне и толкнула меня в грудь.
— Нет смысла? Мы были помолвлены! Если только это не была просто праздничная фотография, на которой ты поздравлял меня с новым парнем, с которым я, должно быть, изменяла тебе! Какого черта!
Я скучал по ее искре.
Скучал по тому ужасающему ощущению в груди, когда она повышала голос, когда ее гнев был направлен на меня.
Скучал по этому чувству, потому что знал, что я единственный во вселенной, кто может все исправить.
Она так говорила.
Все время.
У меня перехватило горло. Мне нечего было сказать, чего бы она уже не знала.
— Как ты узнала?
— Я была голодна, — проворчала она, скрестив руки на груди, и по ее щекам потекли слезы. Она, казалось, злилась, что тратит эти слезы впустую, и в тот момент я подумал, не потому ли, что в глубине души она каким-то образом понимала, что пролила на нас слишком много и что теперь моя очередь расплачиваться. — Я вспомнила о пакете с конфетами. — Она подняла руку. — Не спрашивай, как я узнала, просто знала, что у тебя есть заначка. — Я потянулась за ним, а за пакетом был полароидный снимок, на котором мы целуемся, и я с обручальным кольцом.
— Да.
Это было все, что я мог выдать? Да?
Ее брови взлетели вверх.
— Ты хочешь еще что-нибудь добавить?
— Не совсем. Нет. — Я повернулся к ней спиной и плюхнулся обратно на матрас как раз в тот момент, когда она начала рывком открывать мои ящики и разбрасывать одежду по полу, как будто искала наркотики.
— Харли!
— Что? — Мимо моего лица пролетела футболка, а за ней и боксеры. — Я ищу свое кольцо!
— Зачем? Чтобы заложить его? — взревел я, снова вскакивая на ноги.
Она замерла.
Я тут же пожалел о своих словах, но в том-то и дело. Как только они сказаны, как только человек их слышит, их уже нельзя вернуть обратно. Как и то влияние, которое они оказывают на человека, которому вы хотели причинить боль.
— Я не это имел в виду, — тихо сказал я. — Зачем тебе кольцо?
Ее плечи поникли, а затем она рухнула на пол, разразившись рыданиями, обхватив ноги руками и опустив голову, как будто пыталась защититься.
Я наклонился и поднял ее на ноги, затем заключил в свои объятия. Она не протестовала, только продолжала плакать, уткнувшись в мою рубашку, пока я нес ее к кровати. При каждом шаге мою грудь кололи ножи, черт, черт, черт.
Я уложил Харли и сел рядом с ней.
— С тобой все будет в порядке?
— А я выгляжу так, будто в порядке? — Она раскинула руки, ее волосы рассыпались, щеки были красными и припухшими, а глаза налиты кровью.
Я никогда в жизни не видел никого более красивого.
Я обхватил ладонями ее щеки, смахивая большими пальцами слезы, жалея, что не могу ощутить их солоноватый вкус и не могу стереть их поцелуями, как она того заслуживала.
— Может, не сейчас, но рано или поздно ты будешь. Тебе нужно время.
— Нет, мне нужно, чтобы ты был честен со мной.
— Может быть, я слишком эгоистичен для этого. — Я ложусь рядом с ней, смотрю в потолок, закидываю руки за голову и вздыхаю. — Может быть, я предпочел бы, чтобы ты была рядом, и я чувствовал твою ненависть, чем чтобы ты была далеко, и я вообще ничего не чувствовал.
— Это самая печальная вещь, которую я когда-либо слышала, — прошептала она.
— Жизнь печальна. — Я снова проглотил слезы.
Несколько минут Харли молчала.
Нахмурившись, я посмотрел на нее как раз вовремя, чтобы увидеть, как ее рот приоткрылся, и она прижалась ко мне и положила руку мне на грудь, как делала это раньше.
Как в старые добрые времена.