Она почти успела. Почти, но не совсем: череп скользнул мимо ее ракетки, упал, и лишь в дюйме над каменным полом он остановился, чуть покачиваясь, словно на волнах или в магнитном поле.
Здесь, конечно, сработало волшебство, за которое Картус очень дорого заплатил. Но он мог себе это позволить.
– Мне очко, сударыня, - сказал он, низко поклонившись.
Аатия - его спутница во всем, кроме любви - ничего не сказала. Ее глаза сверкнули, как две льдинки, или как драгоценные камни - единственное, что она любила. Картус и Аатия, торговцы самоцветами. Они были странной парой.
Позади Картуса кто-то вежливо кашлянул. Он обернулся, и посмотрел на раба в белой тунике, протягивавшего ему свиток пергамента.
– Что это? - спросил Картус. Он вытер пот с лица тыльной стороной руки.
– Послание, господин. Человек, оставивший его, сказал, что это срочно.
Картус издал звук, похожий на хрюканье.
– От кого?
– Я не вскрывал его. Мне было сказано, что оно предназначено только для вас и леди Аатии, больше ни для кого.
Картус глядел на свиток, но, похоже, брать его не собирался. Он был крупным мужчиной с мясистым, неизменно озабоченным лицом, увенчанным редеющей рыжеватой шевелюрой. Его конкуренты - а их было немало, поскольку Понти с течением лет стал центром оптовой торговли драгоценностями - успели понять, что выражение его лица не имело отношения к тому, что творится у него в голове. Понять это им удалось по большей части из собственного, весьма разорительного, опыта.
– Возьми письмо, Картус, - сказала Аатия, но, увидев, что он стоит неподвижно, она обошла сетку и выдернула свиток из пальцев раба.
– Уйди.
Босые ноги раба беззвучно ступали по холодному мрамору.
Аатия вскрыла печать, достав стилет из рукава, и развернула свиток. Она пробежала текст глазами раз, другой, и принялась читать медленно. Она присвистнула.
– Смотри-ка…
Картус взял свиток и прочел письмо.
– Я… я даже не знаю, - сказал он высоким, обиженным голосом. Он рассеянно потер ракеткой маленький крестообразный шрам на правой щеке. Медальон на его шее, подтверждающий, что он - член Высокого Совета Понтийской гильдии ювелиров, на секунду прилип к потной груди, потом вновь качнулся.
– Что скажешь, цветочек мой?
– Я тебе не цветочек.
– Конечно, нет, сударыня.
– Уже лучше, Картус. Из тебя еще может получиться настоящий гражданин. Во-первых: имя, конечно, ненастоящее. «Глю Кролл», тоже мне! В Понти больше мужчин по имени Глю Кролл, чем алмазов у тебя на складе. Адрес - по всей видимости, контора, арендованная в Подгорье. На печати не было отпечатка кольца. Похоже, он из кожи вон лез, чтобы его нельзя было найти.
– Это понятно. Но что это за «коммерческое предложение», о котором он пишет? И если в этом, по его словам, заинтересован Благодетельный Анклав, почему он требует соблюдения тайны?
Она пожала плечами.
– Когда это Благодетельный Анклав чурался секретов? Кроме того, если читать между строк, понятно, что речь идет о больших деньгах.
Картус молчал. Он нагнулся к горке черепов, прислонил к ней ракетку и положил свиток рядом. Он выбрал череп побольше и нежно провел по его гладкой поверхности короткими толстыми пальцами.
– Знаешь, - сказал он, словно обращаясь к черепу, - для меня это шанс потеснить этих кровососов из Высокого Совета Гильдии. Этих гнилокровых высокородных недоумков.
– В тебе говорит сын раба, - отозвалась Аатия. - Если бы я за тебя не поручилась, ты никогда не стал бы членом Совета.
– Да иди ты.
На его лице застыло выражение озабоченности, что не означало ровным счетом ничего.
– Я им всем покажу. Я им еще покажу! Вот увидишь…
Он взвесил череп на ладони, словно оценивая его, подсчитывая цену кости, самоцветов, филигранного серебра, упиваясь его дороговизной. Потом он повернулся, удивительно быстро для столь крупного мужчины, и швырнул череп со всей силы, целясь в колонну далеко за границей поля. Череп, казалось, висел в воздухе вечно, а затем, болезненно медленно, ударился о столб и разбился на тысячи кусочков. Мелодичный, почти музыкальный звук, разнесшийся по залу, был болезненно прекрасен.
– Пойду переоденусь, и повидаюсь с этим Глю Кроллом, - пробормотал Картус.
Он вышел из зала, захватив свиток с собой. Аатиа смотрела ему вслед, а потом хлопнула в ладоши, подзывая раба, чтобы тот прибрался.
Пещеры, которые, словно соты, пронизывают горную толщу к северу от Рассветного залива, уходят в сам залив, в море, под мост, и зовутся Подгорьем. Картус оставил одежду у дверей, отдав ее рабу, и спустился по узкой, вырубленной в камне, лестнице. По коже пробежала непроизвольная дрожь, когда он вошел в воду (ее, чтобы удовлетворить вкусы благородных посетителей, подогревали почти до температуры тела, но после полуденной жары она казалась холодной) и поплыл по коридору в общий зал. Свет ламп отражался от воды и плясал на стенах. Посреди зала, на больших плавучих помостах, изукрашенных искусной резьбой и изображавших птиц и рыб, возлежали четверо мужчин и две женщины.
Картус подплыл к пустому плоту - дельфину - и вскарабкался на него. Как и остальные, он был обнажен, если не считать медальона Высокого Совета Гильдии ювелиров. И все члены Совета, кроме одного, были здесь.