Снова затягиваясь и выдыхая дым, он медленно пошёл к Хаксу. Подумалось, вдруг, что с той самой ночи, когда все полетело к хуям, даже не думал о куреве.
— Эй, лепрекон траурный. — Окликнул. Ноль внимания.
Кайло силой притянул себе стул, уселся рядом с рыжим. Тот даже ухом не повёл, криффово изваяние. Но парню было больно, и физически, и душевно, — Кайло чувствовал это, и поэтому, сделав над собой усилие, смягчил тон.
— На вот. — Протянул Хаксу пачку. — Затянись разок, полегчает. Сейчас брат придёт, и я схожу за кем-то, чтобы тебе помогли с рукой.
Поначалу он не реагировал, но потом все же взял пачку. Подкурить, правда у него не вышло, и Кайло, со словами «то же мне, королева драмы», отобрал у него зажигалку. Хакс судорожно затянулся и закрыл глаза, выпустив дым через нос. Получилось это у него как-то рвано, рывками, будто изнутри рыжего сотрясали рыдания, которые он наружу не выпускал. Наконец, он откинулся на спинку стула и открыл глаза. Безжизненно и безразлично посмотрел на Кайло.
— Не надо никого звать. — Проговорил хриплым голосом. — Лучше пристрели меня сразу. Он скривил губы. — Я с вами никуда не…
— Ты полетишь, Армитадж Хакс. И не просто полетишь, а с отчаянным желанием помочь и любым способом добиться результата. — Кайло выпучил глаза на бесшумно подошедшего к ним Рена, а Хакс только презрительно фыркнул.
— Моей единственной мотивацией была Фазма. — Сказал не таясь. И покосится на Кайло, снова затягиваясь. — Но у неё, как оказалось, своя игра, а я лучше прямо сейчас сдохну, чем к Сноуку после всего сунусь. Да и нет никакого смысла теперь в этой всей суете.
— Я расскажу какой смысл в суете, Армитадж. — Рен подтащил к себе Силой кресло и уселся с комфортом. Кайло даже удивился: он не помнил, когда последний раз видел брата в таком отличном настроении. Рен закинул ногу на ногу и веско изрёк:
— А смысл в том, что мать Рей полгода служила в доме твоего отца.
Заявил и замолчал, насмешливо глядя на Хакса. Кайло сначала не понял, а потом, осознав, что брат имеет ввиду, со свистом втянул в себя воздух, но все же не удержался и заржал в голос. Стукнул рыжего по здоровому плечу с такой силой, что тот аж сигарету выронил.
— Ну здравствуй, шурин! — просипел, борясь с приступами смеха.
Гамма эмоций, что в этот миг отразилась на лице Хакса была воистину непередаваемой.
Весь следующий час рыжий сидел столбиком, — ни живой, ни мертвый. Только курил беспрестанно. Кайло отобрал у него сигареты, когда от едкого дыма, оккупировавшего комнату начали немилосердно слезиться глаза. Тогда Хакс положил руки на колени, как примерный ученик перед строгим учителем и принялся смотреть в одну точку. А Рен тем временем рассказывал.
О том, что когда у Рей на Ач-то случилось видение, Рен провалился в глубинные слои её памяти. Он сам испугался, когда увидел глазами маленькой Рей красивую женщину с кудрявыми волосами, — кухарку-официантку-уборщицу в гнилой забегаловке на заставе Ниима.
Красивая женщина называла Рей «солнышком», «особенной девочкой» и приносила гостинцы — редко, потому что работа отнимала все её время. А когда она снова уходила, Рей билась в истерике, просилась к маме. Старуха, которая с ней сидела, похоже, была глухой, потому что крики ребёнка её не трогали абсолютно. Когда Рей стала постарше, мать стала брать её с собой на работу, — и какое-то время девочка была счастлива: носилась по залу, по кухне, и даже местные завсегдатаи улыбались ей. В какой-то момент она стала помогать: мыть посуду, драить полы. Правда, разносить еду и питье мать ей не позволяла, хоть сама уставала, казалось, с каждым днём все больше. Тайком от Рей, — как она думала, — пила какие-то отвары и чахла, чахла, чахла. Под корень обрезала свои прекрасные волосы. А потом заболела. Ещё пыталась работать, но вскоре слегла. Рей отчётливо помнила, как Ункар Платт пришёл к ним в комнатушку и заявил, что нахлебники ему не нужны. Мол, выметайтесь, или пускай малая работает. Мать тогда упросила его придержать ей место, дескать, оклемается и вернётся к работе. Тот только хмыкнул и, бросив, что у них три часа, чтобы свалить, иначе вышвырнет на улицу, как есть — вышел. Мать не смогла вернуться к работе. Последние кредиты припасенные ещё с давних пор ушли местной лекарке, которая рассказала про беспощадную хворь. «Готовься», — сказала сухо, не обращая внимания на слёзы Рей. — «У тебя всего несколько дней». Мать тогда молчала почти сутки и снова отказалась от еды. Она вообще почти не ела последнее время, — высохла вся. Рей принялась обустраивать их новое жилище, — имперский шагоход, наполовину погруженный в пески. Днем в нем было жарко, как в печке и нечем дышать, а ночью холодно. Но хоть пещаных бурь можно было не бояться, — одна как раз начиналась: ветер завывал снаружи, а об обшивку шагохода непрерывно разбивались волны песка с гулким, а потом мерзким шуршащим звуком осыпались, чтобы уступить место другим. На следующий день мать позвала Рей к себе. Взяла за руку и принялась рассказывать: о том, что она родом с Арканиса, что работала в доме Коменданта Брендола Хакса. О том, что он приходится Рей отцом, но она сбежала от него прежде, чем он узнал о беременности, потому что ей было видение. «Голос, Рей, я услышала голос, который приказал: беги. Спрячь дочь. Она особенная!» — говорила она, и дыхание её сбивалось, вырывалось хрипами. Рей бросилась искать воду, но воды не было. Мать окликнула её совсем слабо. Когда Рей подошла, — вцепилась в руку, откуда только силы взялись. «Запомни это имя, малышка! И никогда, слышишь, никогда не попадайся на пути у этого человека, он — чудовище! Обещай мне сейчас». Рей закивала, слезы мешали смотреть. Тогда мать улыбнулась сухими губами и привлекла её к себе. Принялась напевать какую-то мелодию, гладила Рей по голове. А потом её рука остановилась и больше не двигалась. Ветер завывал снаружи ещё три дня, а Рей чудилась в этом завывании ласковая мелодия. Ей казалось что мать все ещё гладит её по голове, и наконец она заснула. А когда проснулась, — не в шагоходе, а в их убогой комнатушке у Платта — обрадовалась: у матери вот-вот закончится смена и они вместе пойдут глазеть на корабли. Ждать ей не хотелось, и она выскочила из комнаты, тут же наткнувшись на Платта. — А где мама, — спросила, робея, — Ункара Платта она всегда боялась. Он странно дёрнул головой. — Улетела, — бросил глухо. А потом усмехнулся. — Но когда-нибудь вы встретитесь. — Рей не поверила, побежала сначала на кухню, потом оббежала всю заставу, и звала-звала-звала… Вечером вернулась охрипшая и зареванная, забилась в угол, бормоча, что мама не могла её бросить. Ункар вошёл и некоторое время смотрел на неё задумчиво. — Твоя мать улетела. И если ты хочешь дождаться её придётся выжить. Чтобы выжить нужно работать. — Он с трудом наклонился над ней. — Ты будешь работать? Рей закивала. — Хорошо. — Он выпрямился и вышел, бросив лишь. — Завтра засветло придёшь за инструментами. На следующий день Рей исполнилось десять лет.
Пока Рен рассказывал, Кайло сам закурил. Ему казалось, что ему кто-то медленно выскабливает душу. Ему хотелось, отчаянно хотелось повернуть все вспять, даже не встречать её, хотелось, чтобы она закончила универ, нашла работу, создала семью. Чтобы никогда не сталкивалась с ними, с Силой, с опасностями. Чтобы была счастлива тихим тёплым счастьем и никогда не вспоминала…
— Она не помнит этого, Кайло. — Он почувствовал, как брат стискивает его запястье на секунду и отпускает. — Она заблокировала эти воспоминания так же, как и то об… — он осекся, — об изнасиловании. Кайло услышал, как заскрипели по полу ножки стула, на котором сидел Хакс. Постарался рассмотреть лицо рыжего сквозь сигаретный дым. Тот так и пялился в пространство, не моргая. От этого, да ещё от дыма у него текли слезы. История Рей сначала вызывала в нем бурю негодования, потом он начал что-то вспоминать, прикидывать, потом ему было больно, мучительно больно за неё, — Кайло чувствовал. А потом пришло опустошение. Точно такое, как у него самого.