Правда открылась ему внезапно, и все стало понятно или, по крайней мере, прояснилось. Рано вернувшись домой, Мистер Брук развел огонь в маленьком очаге в гостиной. Тем вечером ему было спокойно и комфортно. Сняв обувь, он устроился у камина, положил томик Уильяма Блейка на журнальный столик и налил себе полстакана абрикосового бренди. К десяти часам он уже уютно подремывал у комелька, а в голове его витали туманные аккорды Малера и обрывки разных мыслей. Внезапно из этого приятного оцепенения всплыли два слова: «Король Финляндии». Слова были ему знакомы, но в первый момент он не знал, куда их отнести. И тут он понял, откуда они. После обеда мадам Жиленски остановила его где‑то на территории кампуса, и пустилась нести околесицу, которую он слушал вполсилы; тогда его занимали мысли о проверке канонов – ученики, которым он преподавал контрапункт, сдали целую пачку. Теперь же ее слова и ее голос вспомнились ему с коварной точностью. Мадам Жиленски начала разговор с такой фразы: «Однажды я стояла у витрины кондитерской, и мимо проехал в санях сам король Финляндии.»
Мистер Брук рывком выпрямился в кресле и отставил стакан с бренди в сторону. Эта женщина была патологической лгуньей. Едва ли не каждое слово, произнесенное ею за пределами стен класса, было неправдой. Работает ночь напролет – так наутро в лепешку расшибется, но скажет, что вечером была в кино. Забежит пообедать в Старую Таверну – будьте уверены, скажет, что ела дома с детьми. Женщина была просто патологической лгуньей, и этот факт все объяснял.
Похрустев костяшками пальцев, мистер Брук поднялся с кресла. Первой его реакцией было раздражение. Потчевать его небылицами, да еще в его собственном кабинете – хватало же наглости у этой мадам Жиленски! Мистер Брук был основательно задет. Он прошелся туда–сюда по комнате, потом углубился в свою кухню–закуток и приготовил себе бутерброд с сардинами.
Часом позже, когда он сидел у камина, его раздражение уступило место сухому, вдумчивому изумлению. Он сказал себе, что следует подойти ко всей этой ситуации бесстрастно и отныне рассматривать мадам Жиленски подобно доктору, взирающему на своего больного пациента. Ее ложь носила простодушный характер. Путаница создавалась без намерения обмануть, и вся полуправда, исходившая от нее, ни разу не послужила орудием для достижения каких‑либо целей. Вот это и выводило из себя; ну не было тут никакого мотива.
Мистер Брук принялся за остатки бренди. И медленно, уже ближе к полуночи, к нему пришло более глубокое понимание. Ложь Мадам Жиленски объяснялась бесхитростно и безрадостно. Всю жизнь напролет Мадам Жиленски работала – то у рояля, то в классе, то за столом, сочиняя свои прекрасные и необъятные двенадцать симфоний. Дни и ночи монотонного, изнуряющего труда, отнимающего все душевные силы, не оставляли места на остальное. Как и полагается человеку, она страдала и пыталась всеми возможными способами заполнить этот пробел. И если после вечера, проведенного за библиотечным столом, она заявляла, что провела время за игрой в карты, то выходило, будто ей удалось совершить и то и другое. Через свою ложь она жила дважды. Тот лоскуток на ткани ее существования, что не был отдан работе, становился благодаря лжи в два раза больше, и потрепанная бахрома личной жизни смотрелась веселей.
Мистер Брук смотрел в огонь, и ему вспомнилось лицо Мадам Жиленски – суровое лицо, с усталостью в темных глазах и такими дисциплинированными, деликатными губами. Он отметил, что у него потеплело в груди, и появилось чувство жалости, жажда заступиться и пронизывающее понимание. На какое‑то время он очутился в состоянии приятного замешательства.
Но вот пришел час чистить зубы и облачаться в пижаму. Ему нужно было оставаться практичным. И что в конце концов прояснилось? Француз, поляк с пикколо, Багдад? А дети — Зигмунд, Борис, и Самми – кем они были? Были ли они в самом деле ее детьми, или же она просто подобрала их где‑то в своих странствиях? Мистер Брук отполировал очки и положил их на столик у кровати. Они должны немедленно прийти к взаимопониманию. В противном случае, в департаменте будет создана крайне проблематичная ситуация. Часы показывали два часа ночи. Он выглянул из окна и увидел, что свет в рабочей комнате мадам Жиленски все еще был включен. Забравшись в постель, мистер Брук корчил страшные рожи, пытаясь придумать, что же сказать завтра.