К весне следующего года слухи и домыслы о смерти дофина в основном угасли. Один из названных графом генералов был убит в сражении, так и не услышав, в чем его обвиняют. Другой заявил, что это нелепость. На некоторое время вспыхнули дискуссии о том, как предать его правосудию, но потом об этом перестали говорить. Испанцы презрительно смеялись над этим обвинением; французы не были уверены в его обоснованности. Поскольку ничто не могло вернуть молодого Франциска к жизни, король предпочел забыть эту историю.
Катрин знала, что многие по-прежнему шепотом осуждают «итальянку», как ее называли во всей Европе; многие и поныне считали ее участницей заговора, целью которого было убийство Франциска и приближение Генриха к трону.
Молодая Мадаленна стала шпионкой Катрин. Бедная, глупая, маленькая Мадаленна! Она боялась своей госпожи, видела в ней то, что было скрыто от глаз других, живших не столь близко от Катрин. То, что она замечала, завораживало девушку — подобным образом змея завораживает свою жертву. Мадаленна исполнила много поручений, которые приводили ее в самые необычные места. Однажды ей пришлось спрятаться в покоях вдовы великого сенешаля, когда ее посетил дофин. Мадаленна доложила своей хозяйке обо всем увиденном и услышанном. Девушка боялась, что ее обнаружат; она не смела даже представить себе, что произойдет, если дофин или Диана найдут ее в шкафу, где она сидела. Но как ни пугали девушку задания Катрин, она выполняла их весьма старательно, поскольку сама госпожа внушала ей еще больший страх. Мадаленна не могла точно сказать, что ее пугало в Катрин. Возможно, то, что скрывалось под улыбками и хорошими манерами, под мягкостью обращения с окружающими. За безмятежным фасадом таились, с одной стороны, страстная любовь к дофину, а с другой — радость узнавать то, что не предназначалось для ее ушей и глаз. За скромностью прятались коварство и безумная гордость. Мадаленна знала многое другое и поэтому испытывала страх. Она помнила, как сверкали глаза госпожи после вылазки в покои Дианы, где Мадаленне пришлось сидеть в шкафу; дофину интересовали неприличные подробности, она словно просила продолжать пытку как можно дольше. Это казалось странным, жутким. Часто, думая о своей госпоже, Мадаленна испытывала потребность перекреститься.
Сейчас девушка радовалась тому, что дофин покинул двор.
Генрих находился в Пьемонте. Французы вторглись в Артуа и ликовали по поводу успешной кампании, но вскоре королем овладело беспокойство. Проведя некоторое время среди солдат, он затосковал по комфорту и роскоши двора, по беседам и прелестям его любовницы. Поэтому он приостановил военные действия, распустил армию, за исключением пьемонтского гарнизона, которым командовали Генрих и Монморанси, и вернулся в Париж. В честь его возвращения были устроены торжества.
Настало лето. В это время года Фонтенбло становился сказочным местом. Франциск обрел временный покой в этом дворце среди статуй и картин. В промежутках между пиршествами он часто любовался итальянской живописью — «Джокондой» Леонардо, «Ледой» Микеланджело, тициановской «Магдалиной», другими полотнами. Когда эти шедевры надоедали ему, начиналась полоса комедий и сценок с масками, балов и празднеств; или же король уезжал верхом в лес со своим Узким Кругом.
Катрин тоже не ведала покоя, хотя об этом никто не догадывался. Когда король отправлялся на охоту, она часто находилась рядом с ним. Он любил демонстрировать ей свои шедевры и обсуждать их с Катрин, тем более что многие картины были созданы ее соотечественниками. Он любил слушать ее рассказы о Флоренции; они часто беседовали вдвоем на итальянском языке.
Но любовь мужа значила для Катрин так много, что она охотно обменяла бы на нее дружбу короля. Она мечтала о Генрихе, желала его; Катрин, радуясь тому, что он находится в Пьемонте и не встречается с Дианой, все же с нетерпением ждала его возвращения.
Мадаленна принесла Катрин новость. Такую, какую ей меньше всего хотелось услышать, подумала итальянка.
— Моя госпожа, говорят, что дофин влюбился в юную итальянку… дочь пьемонтского купца. Она молода и красива, он навещает ее очень часто…
Катрин сжала запястье девушки; в глазах дофины появился огонь, который всегда вспыхивал там при упоминании о Генрихе.
— Продолжай, Мадаленна.
— Говорят, что у них будет ребенок… и что они оба этому рады.
Катрин отпустила руку девушки. Подошла к окну и посмотрела в него. Она не хотела, чтобы Мадаленна увидела ее слезы. Мадаленна должна считать ее сильной… пусть даже жестокой при необходимости, но всегда сильной. Значит, он влюбился! И двор перешептывается об этом, радуясь новому скандалу, который еще сильнее поразит страдающее сердце Катрин де Медичи. Он наконец убежал от своей немолодой пассии… но не к жене, которая любила его так горячо, что, думая о нем, теряла голову и самообладание. Какое унижение! Неужели ей суждено терпеть его вечно? Соперница была тоже итальянкой — еще более юной, чем Катрин. Дочь пьемонтского купца! Жена Генриха была флорентийской Медичи. Будущей королевой! Однако он не мог полюбить ее и дать ей ребенка.
Она закрыла глаза, борясь со слезами.
— Я подумала, что… вам следует знать об этом. Надеюсь, я не совершила ошибку, — пробормотала Мадаленна.
— Разве я не велела тебе сообщать мне все новости, которые ты узнаешь? Теперь, Мадаленна, скажи мне все. Что говорят при дворе о моем муже и его новой любовнице?
— Я… я не знаю.
— Не бойся, Мадаленна. Бояться тебе следует лишь тогда, когда ты утаиваешь что-то от меня.
— Люди смеются над… вдовой сенешаля.
Катрин разразилась громким смехом, который тотчас подавила.
— Да? Да?
— Однако кое-кто говорит, что она никогда не была его любовницей и лишь нянчила, воспитывала месье Генриха… Что поскольку она была только его другом и советчицей, эта история не изменит их отношений.
Катрин приблизилась к девушке.