- Отдохну – и приду, - согласился он без энтузиазма.
- Значит, хочешь, чтобы я поехала с тобой?
Он и хотел, и не хотел. Когда она прикасалась к нему, ласкала и смотрела вожделеющее раскосыми глазами, он терялся в ее глубинах.
- А ты сама-то хочешь?
- Пошли в спальню, – шепнула Эльвира. – Я покажу тебе все наглядно: и чего хочу я, и чего хочешь ты.
Желание женщины – закон, так ему говорили. Дэн перестал ломать комедию и подчинился закону.
*
Музыкальный бонус: песня «Просто ты одна», музыка композитора Виктора Дорохина, слова Любови Воропаевой, исполняет Женя Белоусов
Подари мне вечерок несерьезный
И со мной поговори просто – просто,
И пусть забудем обо всем опять вдвоем. Вдвоем.
Просто ты одна - просто я один…
Просто ты одна, просто приходи
05. Утро туманное
05. Утро туманное
Анданте кон мото (плавно, с движением)
Эпиграф: симфо-рок-композиция «Рок на крыше» (Rock on the roof) в исполнении группы «MAD MOZART»
*
Денис плохо помнил свои ощущения от первых дней под казенной крышей. Сначала, после пожара, его отправили в больницу, где он жил пару месяцев, пока его дальнейшая судьба оставалась неясной. Там его побрили почти налысо, опасаясь вшей, - это стало его первым потрясением. Когда родственников, согласившихся бы забрать его под опеку, не обнаружилось (да и откуда им взяться, если все погибли), Дениса поместили в детдом. Там его ждало второе потрясение – жесткий казарменный распорядок. Подъем, завтрак, учеба, уроки, свободное время и прогулки – все было распланировано по часам. Даже поход в туалет был рассчитан по времени, дверь в уборную открывали на час утром, на полчаса после обеденного перерыва днем и на час вечером. Делалось это с целью безопасности, чтобы дети не курили в кабинках, не назначали там разборки, не кололись и не целовались, но для домашнего ребенка это был ад, особенно по выходным, когда нельзя было посетить внепланово туалет в школе. Денис страдал недели три, но потом организм перестроился и научился терпеть.
Он многое научился терпеть: жестокие нравы в среде сверстников, притеснения от старших ребят, тоску по погибшим родителям и отсутствие музыкальных инструментов. Его личные гитара, скрипка и фортепьяно сгорели, а в детском доме никто поначалу не хотел принимать во внимание, что он нуждается в музыке как в пище и воде. Только потом, когда в администрации города вдруг вспомнили про Дениса накануне фестиваля, директриса спохватилась, что в ее заведении содержится юный гений, и вынужденно пошла на уступки. Саблину разрешили играть на фортепьяно в актовом зале и пообещали дать возможность с осени вернуться в музыкальную школу.
День, когда Денис впервые после перерыва коснулся черно-белых клавиш, он запомнил на всю жизнь. Он играл поочередно этюды Черни, «К Элизе» Бетховена, «Времена года» Чайковского и плакал. И вместе с ним плакали какие-то ребята. Кажется, они пришли развлечься и посмеяться над ним, их заводила придумал Денису прозвище «Маэстро», но неожиданно из обидного оно стало констатацией факта. По мере того, как концерт продолжался, мальчишки стихали, а под конец и вовсе приняли его сторону.
- Маэстро! Маэстро! – искренне, а не насмешливо, вопили они и аплодировали так, что звенели стекла.
С тех пор Саблина-Маэстро обижали в детдоме нечасто. А если и обижали, то сильно не били.
Следователь, который вел дело о пожаре, передал ему мамино колечко – все, что осталось отныне Денису на память от родного дома. Колечко было золотым и замысловатым. Тонкий ободок со спиральными насечками в месте соединения заканчивался двумя треугольниками, напоминающими змеиные головы, на них даже имелись симметричные ямки, похожие на глаза. По внутренней части вился орнамент в виде буквенной вязи, но надпись была нечитаемой и явно какой-то древней. Денис повесил колечко на шнурок и всегда носил при себе, на шее, как нательный крестик, которого у него никогда не было. Он даже не знал, крещен ли. Родители в церковь не ходили и разговоров о вере не вели. Для Дениса же единственным божеством, пожалуй, всегда оставалась Музыка. Именно ей он служил, отдаваясь без остатка, как самый преданный языческий жрец.