Генерал Грош с болью переживал нарушившееся содружество по оружию между западными и восточными союзниками. Обеспокоенный политикой Гарри Трумэна и недовольный антипольским рвением американской военной бюрократии, он продолжал:
— Еще при жизни Рузвельта между русскими и американцами возникали трения. Однако их удавалось преодолевать. После смерти вашего великого президента они переросли в открытый конфликт… Вы просите меня о доступе в наши приграничные зоны. Это опасный район, предупреждаю вас. Нам самим с трудом удается его контролировать, там не прекращаются вылазки нацистских террористов и украинских националистов. Но раз вы так этого хотите, что ж, поезжайте туда… Вы обнаружите, что диверсантами из «Белой армии» управляют специальные американские службы, связанные с самыми черными силами — бывшими членами гестапо и абвера, реваншистами и бандитами всех мастей!
Перед расставанием генерал-поэт сердечно пожал мне руку.
Поезд пересекал бескрайние польские равнины. Вагон был наполовину пуст. Моими попутчиками оказались советский лейтенант, только что уволенный в запас, толстощекий коммерсант, украинец по национальности, и несколько растерянный польский служащий.
Советский офицер, родом с Кавказа, предложил попутчикам сигареты, рыбные консервы и помог молодому поляку уложить его багаж. Вынув из чехла гитару, лейтенант мелодично пел нам. По образованию он был инженер. Несколько раз был ранен. Общительный и разговорчивый, он охотно поведал об экономическом положении своей страны, с похвалой отозвался о Рузвельте и с детской непосредственностью засучивал штанину, показывая, куда попала немецкая пуля и откуда вышла.
К полуночи лейтенант задремал, а коммерсант затеял оживленный разговор с поляком. Вскоре он извлек из своего кармана засаленные карты и по ходу игры повторял, что вооруженные до зубов бандиты останавливают поезда и захватывают государственных служащих. Всякий раз молодой поляк нервно вздрагивал, натягивая на колени серое одеяло. В купе было душно.
Мы проезжали по лесистым пространствам восточной Польши. Толстощекий коммерсант безрезультатно пытался заговорить с молодой женщиной кокетливого вида в черном бархатном берете, затем с замкнутым и угрюмым ксендзом.
В купе вошли военные в квадратных фуражках, в кожаных куртках с нарукавными повязками. Они проверили документы и тщательно осмотрели наш багаж.
Поезд останавливался все чаще. На маленькой станции нас предупредил солдат, что мы должны запастись терпением: железнодорожный путь в тридцати километрах отсюда был взорван, и есть приказ ждать отряд правительственной милиции, которой поручено сопровождать поезд. Среди ночи при свете керосиновой лампы мы расположились на деревянных скамейках зала ожидания.
К трем часам утра послышался шум грузовика. Прибыла маленькая группа заспанных милиционеров с автоматами. Начальник вокзала с красным фонарем в руке предупредил нас, что мы отправимся, когда рассветет. В окрестностях орудуют банды Бандеры. В них входят власовцы, эсэсовцы, коллаборационисты, польские изменники из числа полицейских, украинские националисты.
Начальник вокзала окинул нашу группу критическим взглядом и запер расшатанную дверь. Милиционеры говорили о Нюрнбергском процессе и о бандах «белых», которые с каждым днем становятся все более опасными. Сержанту по имени Владек, командиру отряда, казалось, не было еще и двадцати. Обращаясь к крестьянам, усевшимся на свои пожитки, обмотанные веревками, он сказал с покровительственным видом:
— Главное, порядок, граждане, революционный порядок!
Под командованием этого молодого сержанта на рассвете поезд тронулся, не ожидая подкрепления, которое, как говорили, послано из Варшавы.
Пахло весной. За окнами медленно проплывали зеленые ели и белые березы — типично русский пейзаж. Купола маленькой православной церкви влажно сверкали в первых лучах солнца. Некоторые пассажиры крестились.
— Это монастырь Николая-чудотворца, — произнесла низким голосом старая крестьянка в полинявшем платке.