Недооценка социальной опасности неофашизма может обернуться тяжелыми последствиями. Преградить путь неофашизму могут только активная и целенаправленная борьба масс, решительные и сплоченные выступления всех его противников.
Прочитав книгу В. Александрова, люди доброй воли еще раз задумаются над проблемой фашизма — вчерашнего и сегодняшнего. Она напомнит им, что необходимо постоянно проявлять бдительность по отношению к силам фашизма, к тем, кто эти силы порождает и поддерживает.
В. Ежов
Тот, кто попытается перечеркнуть прошлое, обречен пережить его вновь.
Глава I
Крысы бегут
Утреннее солнце озаряло Луизенпарк. Часы на выщербленной пулями колокольне старой венской церкви пробили шесть…
Спустя девять лет после войны в городе, разделенном на зоны четырьмя великими державами, я ждал встречи с человеком, воспоминание о котором и сегодня преследует меня.
С кем я только не сталкивался в своей жизни: и с прожженными политиканами без стыда и совести, и с тройными и даже четверными агентами — проходимцами высшей пробы… Я уж не говорю о тех, кто был виновен в геноциде и с кем по печальной необходимости мне приходилось иметь дело ежедневно. Но Штайнхуберль занимает особое место в моей памяти…
Он никогда не был на ответственных постах, никогда не представал перед судом. Весьма прозаическая и вульгарная личность. О нем мне рассказал капитан Советской Армии, с которым мы встретились в баре «Хейриген» — штабном баре союзников, где всегда витал призрак «третьего собеседника». Он поведал мне о гнусностях, творившихся в стране, потерпевшей поражение.
— Есть в Вене странный тип. Служил когда-то в муниципальной полиции. Отец четырех сыновей. Все они были ретивыми эсэсовцами. Все погибли во время нашего наступления. Этот старый безумец утешается теперь тем, что прогуливается по утрам по Луизенпарку — бродит по аллеям с холщовой сумой, набитой тухлым мясом, и раздает его…
— Кому же?
— Крысам, которые кишат у отверстий сточных труб и подвалов. Крысам, которые исправно являются на ежедневные кормежки. Это отвратительное зрелище собирает толпу стариков, перед которыми Штайнхуберль держит речь. Он провозглашает золотой век нацизма…
Узнал я и другие подробности. Франц Штайнхуберль… Так звали бывшего сыщика. Его неоднократно допрашивали союзники, но всякий раз — после психиатрического обследования — отпускали.
Моя встреча с советским офицером закончилась поздно ночью. Но уже на рассвете я шагал по песчаным дорожкам Луизенпарка. Теплый ветерок шевелил листву кленов. Мне чудилось, как из-за кустов появляются призраки далекого прошлого: она — в атласном платье и он — в парадной форме. Они возвращаются с бала… чарующий мотив вальса все еще у них на губах, а головы кружатся от шампанского.
Однако дуэт, который я встретил, выглядел совсем иначе: то были Штайнхуберль и его лягавая. Оба — существа без возраста, с расширенными зрачками воспаленно красных глаз. Лягавая, перестав дрожать, подошла и обнюхала мои ботинки. Человек и собака действовали в унисон: собака фыркала, хозяин бормотал. Присев на соседнюю скамью, я сказал: «Я пришел посмотреть на ваших крыс…»
Старик сделал гостеприимный жест:
— Так вы слышали о моих маленьких зверюшках… Мы живем в страшном мире, майн герр, в жестоком мире. Вы иностранец и не можете знать всего. Именно в этом парке осенью, когда падали листья, повесили Эрика, моего младшего, а трех его братьев — Алоиза, Франца и Вилли — расстреляли из автоматов. Недалеко отсюда, в гроте Оттакринг. Иваны убили моих детей, как крыс, которых травят в норах и канавах.
Он говорил, и глаза его загорались мрачным блеском. Седовласые мужчины и женщины появились у моей скамьи. Казалось, они появились из-под земли, словно собирающиеся на шабаш ведьмы. Штайнхуберль хрипел:
— Верьте мне, друзья! Иваны уничтожили наших сыновей — детей великого рейха, вскормленных словом фюрера…
Круг стариков сжимался. Штайнхуберль, выпрямившись, взглянул на часы, потом сделал несколько шагов по направлению к пню сломанного дерева.