Видно, что он еще не сопоставил то, чем закончится семнадцатый год в Российской империи с тем, что я ему рассказал до этого.
— Нет, государь, России придется хуже всех. Мы окажемся в числе первых пострадавших, армия полностью развалится после Февральского и Октябрьского переворотов, немцы на радостях заберут Польшу, вся Прибалтику, половину Белоруссии, всю Малороссию и юг страны, а в Грузии их войска соединятся с турецкой армией. Будет в России такая же смута, как в начале семнадцатого века, когда ваша династия встала на трон. В итоге победит в гражданской войне коммунистическая идеология партии большевиков и семьдесят лет огнем и мечом будет строиться социалистическое государство. Пока всем жителям огромной страны и это благая тема всеобщего равенства не надоест. Вы же не хотите такой судьбы своей России?
— Очень уж неправдоподобно звучат ваши предсказания, — заметил император и я понял, что необходимо ослабить на него нажим.
Как-то я перестарался немного, начал давить на самодержца земли русской вполне откровенно. Из лучших, конечно, побуждений, но, меру тоже лучше знать.
— Доказательств своих слов у меня много в запасе, Ваше Императорское Величество. Время еще какое-то у нас есть, так уж торопиться куда-то что-то кардинально менять уже нет смысла.
— Да, давайте отдохнем, — согласился Николай Второй.
— Когда я могу посетить цесаревича?
— Вот именно сейчас и можете зайти к нему, я тоже хочу присутствовать при сеансе лечения.
Понятно, почему император посматривает постоянно на часы, время на разговор у него со мной ограниченно.
Ну что же, придется сначала лечить, а потом уже пытаться воздействовать на сознание и ум императора и его супруги. Уверен, что без ее мнения в такой нестандартной ситуации, как мое появление, он не обойдется.
Это явно не тот случай, да и вообще, одобрение Аликс важнее всего на этом свете для императора.
Цесаревич ждет меня в своей комнате, из-за слишком быстрого излечения от боли ему сказано два дня провести в постели, чтобы лечение прижилось, как я и сказал. И еще, чтобы не удивлять таким мгновенным излечением всю многочисленную прислугу во дворце.
Хотя, здесь же вчера побывал сам Старец Григорий, пусть народ на него думает насчет излечения.
Поэтому цесаревич резвится в своей комнате, запускает мой самолетик снова и снова, поражаясь его долгому полету.
Я почтительно здороваюсь с императрицей, стоящей у окна и наблюдающей за жизнью во дворце.
Выслушиваю ее ответ, потом подхожу к наследнику, пытающемуся заново настроить крылья уже сильно потрепанного самолетика.
Николай Второй где-то задерживается, только я вышел за ним следом из кабинета, как сразу же его повели куда-то адъютанты по крайне срочному делу, не требующего отлагательств.
— Здравствуйте, Сергей! — радуется цесаревич мне, — Ваш аэроплан пролетает всю комнату!
— Добрый день, цесаревич, — отвечаю я, — Давайте перед лечением я сделаю вам парочку таких же поделок, благо плотная бумага у меня есть с собой.
Ребенок, конечно, здорово рад новым игрушкам и с восторгом ждет их появления.
Императрица теперь разглядывает, как мы с ним общаемся, но, пока молчит. Ждет мужа, как я отчетливо понимаю.
— Так, — я достаю пару чистых листов из своих запасов, — Что же мы сделаем? Пусть один будет медленный и плавно летящий — это у нас по плану тяжелый бомбардировщик.
Его я аккуратно сворачиваю, потом делаю крылья широкими и с не очень агрессивным углом наклона.
— Теперь он полетит медленно, зато далеко, цесаревич. Производим испытательный полет.
Я запускаю самолет по дуге, но, он довольно быстро клюем носом и заваливается на пол.
— Ага, испытательный полет в математической модели не получился, придется вносить изменения в конструкцию самолета-аэроплана. У нас тяжелый нос и потому тестируемый образец завалился в штопор, — громко рассказываю я ребенку.
— Нужно переделать наклон крыльев? — догадывается цесаревич.
— Вообще — нужно переделать, только, это уже лучше на новом макете. Сейчас времени нет, потому что война стоит на пороге, поэтому просто увеличим подъемную силу на нос самолета, — я загибаю уголок в носу игрушки.
— Теперь встречный поток воздуха будет немного приподнимать носик аэроплана, — и я запускаю его еще раз.
В этот раз долгий полет ничем не прерывается, пока бумажная игрушка не вылетает в открытую дверь.
Цесаревич, конечно, бежит первым за ним и радуется тому, что самолетик пролетел еще десять метров по коридору: