Я, конечно, совсем не такой уж специалист высочайшего уровня, как те же Крос с Драгером, приятели мои когда-то в одной из прежних жизней. Но и меня кое-чему полезному основательно научили парни.
Поэтому никуда хозяин дома, крутой собаки и плантации с дурман-травой не денется. А так бы всю ночь по полу елозил, пытаясь выбраться из пут и на меня напасть, если оставить его валяться связанным без должной фиксации. Еще спать обязательно будет мешать своей руганью, придется кляп в рот забить попозже.
Да, я собираюсь тут всю ночь провести, хотя мог бы сразу махнуть отсюда в Они.
Но кататься по ночам в СССР — весьма опасное занятие для меня, да еще на чужой машине без доверенности и документов на нее. Права местные у меня есть, однако я их даже не стал подделывать, поэтому на них можно будет ездить только с августа месяца.
Легко можно нарваться на милицейский патруль или просто заблудиться на незнакомой дороге в полной темноте южной ночи.
Выхожу на улицу под аккомпанемент собачьего рычания, все еще в перчатках проверяю ключ в зажигании копейки. Все на месте, что вполне очевидно, ведь за сохранность машины Зураб не опасается ни капли. Когда такой лохматый бдительный сторож по участку скачет, да еще сам хозяин с охотничьим ружьем тут же рядом находится.
Вытаскиваю канистру с бензином из багажника, заливаю ее полностью в бак, потом бросаю валяться в сторону. Километров на двести-двести пятьдесят мне хватит, а больше и ни к чему.
Все делаю в перчатках, сажусь за руль, завожу машину и разворачиваю ее мордой к воротам, чтобы выехать сразу. Мало ли какие гости нарисуются с самого раннего утра, какой именно сегодня день — мне неизвестно пока.
Может завтра Зураб сдает часть выращенного урожая оптовикам или кому-то из своей мафии.
Листаю при свете фонаря атлас, нахожу в нем ту дорожку, которая из Ткибули ведет не в сторону Кутаиси через пост ГАИ, а спускается вниз по проселочной дороге до самого Зестафони.
Где я оставлю машину и дальше начну путешествовать пешком, как обычный советский человек.
После всех таких подготовительных хлопот я возвращаюсь в дом, слушаю кряхтение Зураба, сочувствую ему немного и говорю, что в туалет его выводить не стану, пусть прямо в брюки ходит добрый молодец.
Специально его подначиваю, чтобы решить последнюю оставшуюся проблему с невероятно тяжелым по характеру мужчиной.
Он опять начинает грязно ругаться, я выжидаю момент и ловко засовываю ему в рот край грязного кухонного полотенца. Потом зажимаю нос и через некоторое время запихиваю все остальное уже концом столового ножа.
«Не хватало еще, чтобы он меня за пальцы укусил, есть у него такая надежда внутри», — как мне хорошо видно.
Тайник нашего известного биолога и любителя всяких запрещенных растений я проверяю камнем поиска, быстро убеждаюсь, что он остался на том же месте. В ночи я его трогать не стану, чтобы лишнего не возбуждать хозяина, который немного затих со временем.
Нахожу свечу и зажигаю ее, устанавливаю над телом уже моего пленника, чтобы в ночной темноте можно было разглядеть неуступчивого грузина.
Перекусываю своим мясом, запиваю водой из чайника и заваливаюсь спать.
Время уже к девяти вечера, на дворе непроницаемая темнота, пес перестал подвывать, переживая за своего непутевого хозяина, только натужное кряхтение Зураба иногда будит меня.
Просыпаюсь рано утром, еще сумерки, даже солнце не показалось из-за горизонта. Выставляю свои часы по часам Зураба, которые остались лежать на столе, умываюсь опять водой из чайника и смачиваю рот.
Потом посещаю туалет за домом, заставив алабая опять волноваться и прыгать на ограду.
Все, пора в путь, мне здесь делать больше совсем нечего, но тут уже взмолился хозяин:
— Развяжи! Рук не чую!
Да, дело у него совсем печальное оказывается, слишком он сильно дергался и вырывался, затянул веревки, кисти рук красные и распухшие.
Пора срочно мужика развязывать, пока дело до отмирания и ампутации не дошло.
— Ну, придется еще тебе пострадать, — говорю я, когда разрезаю веревку на одной руке и сразу же на второй.
Зураб катается от боли по полу, растирая запястья и рыча сквозь зубы на всю окрестность. Алабай опять возбуждается и глухо лает, чувствуя в голосе хозяина сильное страдание.
— А не хрен было так рваться! Из моих веревок еще никто самостоятельно не выпутывался, — назидательно говорю я мужику, затягиваю путы на его ногах, чтобы возился подольше.
Они и так затянуты на максимум, но лишняя проверка не помешает.
Пока у Зураба отойдут руки, пока он отвяжет ноги и доберется до телефона или людей — пройдет не меньше часа.