— Этого никто не знает, — честно признался Антоний. — Но все же мы так думаем, что игра существовала до его прихода на эту землю. Это ведь, в конце концов, состязание для того, чтобы скоротать долгие зимние вечера.
Балкис задумчиво кивнула:
— Да. Пожалуй, летом сидеть у огня не стоит. Но быть может, в эту пору вы садитесь во дворе на закате?
— Верно, — ответил Энтони. — Но правда, летом после вечерних трудов мы почти сразу ложимся спать — ведь мы работаем на полях чуть не до самой темноты. Нужно много трудиться, чтобы было чем жить, а земли у нас немного, да и та неважная.
— Понимаю, — кивнула Балкис и вспомнила просторные, ровные поля вокруг Мараканды. — Скажи, тебе никогда не надоедают древние сказания?
— Никогда. Их очень много, и некоторые из них — к примеру, «Махабхарата» — очень длинные. — Казалось, для Антония не было ничего странного в том, что он, христианин, знаком с этой индуистской сагой. — И к тому же любую строфу и даже строчку нельзя повторять дважды.
— Значит, всякий раз вам приходится одну и ту же историю рассказывать по-новому?
Антоний кивнул:
— И новые рифмы, и размер — все надо придумывать заново, сразу. Для некоторых это просто забава, но наш отец всегда говорил, что это — состязание между нами, братьями. Закончив сказание, мы обсуждаем, кто был лучше всех, а отец определяет, кто победил, а кто проиграл. — Он отвёл взгляд и помрачнел. — Меня почти всегда называли проигравшим, потому что я неуклюже рифмую и часто выбиваюсь из размера.
— Вот уж не знаю! — вырвалось у Балкис. — Я что-то не заметила. И ритм у тебя ровный, а рифмы у тебя, по-моему, просто изысканные. Ты никогда не побеждал?
— О, конечно, нет!
— «Конечно», — саркастично повторила Балкис. — Ведь ты — самый младший, разве кто-то позволил бы тебе стать первым?
Антоний нахмурился.
— Мои братья не виноваты в том, что я слишком неумел в стихосложении.
— А я в этом не уверена, — покачала головой Балкис и, не дав Антонию возразить, добавила: — В конце концов, тебе ни разу не дали начать повествование. Тебе всегда приходилось подстраивать свои мысли под чужой размер.
— Да, это верно, — кивнул Антоний и обвёл взглядом пустыню. — Зато я набрался опыта в продолжении историй. Но в один прекрасный день я добьюсь того, что мои братья станут уважать меня — даже если я никогда не стану победителем.
— Не их уважение ты заслужишь, — возразила Балкис, — а моё и многих других, кто услышит тебя.
— Ну да, если кто-то будет сочинять за меня первую строку! — с печальной усмешкой проговорил Антоний. — Мне недостаёт воображения и самобытности.
— Либо тебя заставили в этом увериться твои братья, — резко бросила Балкис. — А мне кажется, что воображения тебе недостаёт только в сравнении с другими твоими талантами. А вот я, к примеру, могу легко запомнить любое стихотворение наизусть, а когда сочиняю, никак не могу завершить последнюю строфу.
Она думала о том, что Антоний уже доказал, как хорошо умеет импровизировать и добавлять собственные строчки к её незаконченным строфам. Если она могла начать заклинание — он мог его закончить, и от этого оно только стало бы сильнее.
Она этого не сказала, но, глядя в глаза Антония, догадалась, что он все понимает. Балкис зарделась и отвернулась. Ей не хотелось, чтобы он оставался убеждённым в том, что он — никудышный поэт, как о том говорили его братья. Нет, его талант был полезен. Балкис решила, что Антонию нужно как можно больше практиковаться в сочинении первых строчек стихотворений. Она имела твёрдое намерение помочь ему в этом.
Антоний потянулся к Балкис. Казалось, он хотел коснуться её руки, но все же не осмелился.
— О чем ты думаешь? — негромко спросил он.
— Только о том, как долог путь до Мараканды, — отозвалась Балкис и взяла юношу за руку. — Путь долог, и за эти месяцы мы сможем лучше узнать друг друга. А теперь нам нужно поспать, покуда есть такая возможность. Когда солнце сядет, можно будет ещё немного пройти вперёд, к нашей цели.
Они шли на север до темноты. Закатное солнце садилось слева от них. На ночлег путники устроились у подножия высокой, одиноко стоящей скалы, которая довольно-таки странно и неожиданно выглядела посреди бескрайней пустыни. Антоний развёл небольшой бездымный костерок из веточек сухого кустарника, росшего около скалы. Балкис превратилась в кошку и отправилась на охоту. Разыскивая мышей, она держалась против ветра. Мыши сновали в кустах, подбирали высохшие ягоды. А потом мышей обнаружил козодой, а козодоя изловила Балкис, и в итоге у них с Антонием появилась свежая дичь на ужин.
Они держали путь на север два дня. Вставали, как только начинало светать, и шли до полудня, затем пережидали жару, а потом снова шли — до тех пор, покуда сумерки не сменялись полной тьмой. Утром третьего дня Балкис и Антоний вышли к краю долины и с изумлением увидели перед собой реку, вливавшуюся в небольшое озеро, берега которого поросли деревьями.
— Мне кажется или я вправду вижу замки? — вытаращив глаза, спросил Антоний.
— Видишь, и я тоже вижу, — сказала Балкис. — Они стоят вдоль берега реки на всем её протяжении, и между ними — не более дня пути. Даже не знаю, что более удивительно: река посреди пустыни или эти замки!
— Нам следует вести себя осмотрительно, — предупредил девушку Антоний. — Вода в пустыне на вес золота. Быть может, люди, что живут здесь, порой нападают друг на друга, дабы отвоевать побольше места у реки. Как знать — может, они и эти крепости выстроили, чтобы обороняться друг от друга.
— Если так, то они вряд ли тепло примут чужаков, — заключила Балкис. — Но эта долина тянется к северу не менее чем на два дня пути, а вода — слишком большое искушение, чтобы мы могли устоять против него.
— Если дойдёт до беды, ты всегда можешь обратиться в кошку, — напомнил ей Антоний.
— Что верно, то верно, — буркнула Балкис — она как раз сама об этом подумала. — Но в кого превратишься ты?
— В пленника, — честно и откровенно ответил Антоний. — Но ты вызволишь меня из плена с помощью своего волшебства.
Балкис вздрогнула, напряглась.
— Не советую тебе так беззаветно полагаться на волшебство. Порой у врагов может отыскаться чародей могущественнее тебя.
— Если так, придётся перехитрить наших врагов.
Антоний лучисто улыбнулся девушке и решительно зашагал вниз по склону.
Балкис поглядела ему вслед, покачала головой, но извечный оптимизм Антония заразил её и на этот раз и поднял ей настроение.
Спуск в речную долину оказался не сложным — тем более что вниз вела торная тропа. Судя по всему, обитатели здешних мест нередко выбирались наверх, в пустыню — быть может, чтобы встречать караваны. Балкис шла и думала о том, как это странно, что здесь, поблизости от драгоценной воды, нет ни караван-сарая, ни торгового города.
Антоний и Балкис спустились в долину ещё до того, как солнце поднялось высоко. Они ещё не вышли из тени, лежавшей возле склона, когда вдруг увидели в земле отверстие шириной с фут, возле которого горкой лежала земля.
Балкис остановилась и широко раскрыла глаза.
— Как думаешь, кто это выкопал? Лиса?
— Целая стая лис, наверное, — рассеянно проговорил Антоний и вдруг, восторженно вскрикнув, наклонился к куче земли.
— Что такого замечательного в этой грязи? — удивилась Балкис и даже забеспокоилась — не перегрелся ли её друг на солнце.
— Вот что! — воскликнул Антоний, выпрямился и протянул Балкис то, что вызвало его восторг. Это был золотой самородок размером с яйцо малиновки. Девушка вытаращила глаза, и тут же её охватил такой страх, что у неё руки и ноги онемели.
— Наверное, тут работали старатели! — прошептала она.
— Если так, то это уж какие-то совсем малютки, — рассудительно проговорил Антоний и указал на отверстие в земле.
Балкис огляделась по сторонам. Тревога все сильнее овладевала ею.
— Вдалеке ещё несколько таких земляных горок, — сказала она. — Пусть эти золотодобытчики маленькие, Антоний, но их много.