— Что-то в этом есть... — пробормотала Алисанда.
— Уловила, а? И ведь мы пока что говорим о детях, а не о тех, которые постарше. Но это ничего, они скоро начнут толпиться около ученых и учиться — по крайней мере хотя бы притворяться будут, что по несколько часов в день учатся, — ведь тогда у них появится оправдание, и они с легким сердцем смогут по вечерам отправляться на всяческие кутежи и вечеринки.
— Но как мы сможем быть уверены, что эти ученые будут честно и хорошо учить студентов?
Мэт пожал плечами.
— У меня на родине к преподавателям таких требований не выдвигают. И этого никак не докажешь. Самое главное — это научить детей всерьез задумываться о том, что они делают, об окружающем мире, научить их строить планы на будущее, дать им возможность подумать, во что они верят и как с этой верой жить дальше, — всему этому они должны научиться, все это должны понять пораньше, пока не вышли в мир, пока им не надо принимать решения, от которых зависит жизнь тысяч людей. Для молодых это возможность заложить фундамент своей будущей жизни, дорогая, и я очень надеюсь, что им удастся найти хорошую, надежную почву, в которую они опустят камни этого фундамента. И когда они выйдут в мир, чтобы жить в нем и работать, у них не будет времени обдумывать, что такое хорошо, а что такое плохо, что самое лучшее и что самое мудрое для всех. Это они должны понять раньше, до того, как начнут делать дело всей своей жизни.
— Хорошо бы им не ошибиться, — кисло улыбнулась Алисанда. — И именно поэтому я не совсем уверена, что учителям, которых ты соберешь, можно доверять.
Мэт пожал плечами:
— Политики никогда в такое не верят. Поэтому они каждый год и обновляют бюджет.
— Но все же что-то в этом есть. — Алисанда не отрываясь смотрела в окно. Уж не задумалась ли она о том, что у них по-прежнему нет детей. — Речь идет о будущем, — наконец сказала королева, — а решать, как быть, надо в настоящем. И скажу тебе откровенно, Мэтью: я не исключаю возможности вторжения завоевателей из колдовского королевства Латрурии.
— Опасения справедливы, — холодно подтвердил Мэт. — В твоем королевстве мы или истребили колдунов, или выгнали их за пределы страны. Но это вовсе не означает, что они отказались от попыток вернуться. Итак, ты полагаешь, что король Бонкорро засылает сюда лазутчиков, дабы те сеяли в Меровенсе смуту?
— Да, и насаждали среди молодежи всех сословий настроения и желания жить в безделье и роскоши.
Мэт улыбнулся:
— Разве мы все не этого же хотим?
— Это верно, но те, кто повзрослее, понимают, что ради этого нужно трудиться, это нужно заработать. Да даже среди взрослых найдутся такие, которые, прослышав, что на Земле задаром пускают в Рай, бегом помчатся искать, где это.
— Или начнут требовать от тебя, чтобы ты им такой Рай создала, — кивнул Мэт. — При этом вопросов о том, кто будет их обеспечивать пропитанием и строить дома в Раю, они будут старательно избегать.
— Но я не говорю прямо, что король Бонкорро занимается этим, — уточнила Алисанда. — Я говорю только, что это вероятно. — Она обернулась и посмотрела на мужа. — Не мог бы ты отправиться на юг и принести мне ответ, Мэтью? Я знаю, ты в последнее время чем-то недоволен.
— Это точно, — согласился Мэт. — Придворная жизнь, все эти дворцовые интриги — от них с ума можно сойти. Я способен это воспринимать только в ограниченном количестве. Просто ума не приложу, как ты все это выносишь, милая.
— А я, наоборот, этим наслаждаюсь, — улыбнулась в ответ Алисанда, — в том, чтобы держать всех этих придворных в повиновении, есть привкус приключения. И еще я стараюсь заставить их всех до единого приносить пользу стране.
— Угу, — буркнул Мэт. — Знаешь, на что это похоже? На то, будто бы ты босиком танцуешь на крокодильих спинах. Ладно, милая, я готов выполнить твою просьбу. Мой первый помощник — чародей Орто Дружелюбный вполне управится с будничными делами.
— О, он мне очень помог, когда нам пришлось следовать за тобой в Аллюстрию, — признала Алисанда. — Ты его восхитительно обучил.
— Надеюсь, я не переусердствовал? — бросил Мэт на королеву осторожный взгляд. — Ну ладно, в любом случае он знает, как связаться со мной, если стрясется беда. Ты хочешь, чтобы я тронулся в путь сегодня?
— Чем скорее ты уйдешь, тем скорее вернешься, — сказала Алисанда, взяла мужа за руку и прижалась к нему. — Возвращайся ко мне поскорее, супруг мой. Как долги будут мои ночи до твоего возвращения...
Мэт крепко обнял жену и поцеловал долгим поцелуем. Этот поцелуй ему хотелось унести с собой.
При воспоминании о том поцелуе и о том, что последовало за ним, Мэта зазнобило, но он усилием воли вернул себя к настоящему, к южной ярмарке. Вот так и получилось, что к вечеру он ушел из дворца, купил в городе мешок и кое-какие вещицы, после чего отправился к югу, по пути торгуясь и выменивая горшки на сковородки, а сковородки продавая за мелкие медные монеты. И чем дальше он уходил к югу, тем неспокойнее становилась обстановка вокруг. Мэт понял, что Алисанда права. Кругом все были чем-то недовольны, ходили разговоры про то, что в Латрурии, дескать, лучше правят, чем в Меровенсе. Судя по всему, получалось, что народу в Латрурии живется легче и богаче, даже сервам, — там у всех завелись небольшие, но денежки. А простолюдины верили всем слухам на свете.
Однако слухи распространяли никакие не лазутчики, их разносили крестьяне. Мэт с изумлением обнаружил, что границу Меровенса охраняли только от предположительного вторжения вражеской армии, однако при этом никто всерьез не предполагал, что таковое вторжение возможно. Правда, бароны, обитавшие в приграничных областях, охраняли дороги, но большей частью ради того, чтобы содрать с путешествующих пошлину или пограничный сбор — этих возможность вторжения и вовсе не волновала. Ну а крестьяне преспокойно гуляли туда-сюда по приграничным полям, не обращая никакого внимания на невидимую линию, что пролегла через пастбище или делила пополам реку. В обе стороны по реке сновали маленькие лодочки, не повинуясь никаким законам, кроме законов природы, да и из этих — только тем, что имели отношение к силе течения и направлению ветра.
С другой стороны, никакого закона и не существовало. Мэт вообще смог припомнить лишь один-единственный закон: о запрете черной магии и разбойничества. Все остальные жили по закону, если платили подати.
Некоторые, конечно, этого делать не хотели. Граница прямо-таки кишела контрабандистами.
Бароны-таможенники, похоже, на это дело взирали сквозь пальцы, может быть, из-за того, что пошлина на ввозимые товары должна была поступать королеве. С какой же стати им волноваться, если им с этого не полагалось ни гроша? О, к их чести надо сказать, они раз в несколько дней отправляли дозорных, и те бродили по полям вдоль невидимой линии, однако дозорным куда больше хотелось порезвиться, нежели вылавливать нарушителей границы. К тому же дозорные производили ужасный шум во время своих выездов: они играли на дудках, хохотали, подшучивали друг над дружкой, поэтому у крестьян, собравшихся навестить своих родичей, что жили по другую сторону границы, была уйма времени и возможностей спрятаться где-нибудь в кустиках и переждать, пока бравые пограничники отъедут подальше и скроются из глаз.
У Мэта это никаких возражений не вызывало, хотя собирать таможенные пошлины было бы совсем недурно. Однако он был бы последним из тех, кому пришло бы в голову возбранять родственникам ходить друг к другу в гости и уж тем более работать там, где им заблагорассудится.
Странствия привели Мэта на эту ярмарку, располагавшуюся у самой границы. Он своими глазами видел, как снуют по пограничной реке лодки, видел, что никто не усматривает в таком положении дел ничего дурного — да так оно и было, если и та, и другая сторона закрывали глаза на проблему таможенных пошлин. А уж Мэту лично не было никакого дела до того, чтобы, к примеру, взять и содрать с какого-нибудь латрурийского торговца полбушеля репы. Какие-то пошлины с крестьян брали уже здесь, на ярмарке, и они, конечно, по этому поводу ворчали, но не так чтобы очень. Пошлины были, прямо сказать, мизерные. И уж конечно, торговцы неустанно повторяли, что при въезде в Латрурию никто с них никаких пошлин вообще не берет...