Я чуть вместе с вилкой не съел изумительный деликатес. Когда ешь чей-то мозг, чувствуешь себя Ганнибалом Лектором.
Мне захотелось вскочить на стул, затянуть какую-нибудь песню из девяностых годов! Что-нибудь попсовое. Я уже приготовился, но взял себя в руки. Не тому меня учили в Первом доме. Вряд ли их аристократическое общество готово к такому перформансу.
Я начал перебирать знаковые композиции «Золотого граммофона», но, увидев, как Ирэн бормочет какие-то математические формулы, окончательно передумал петь. Обжаренный мозг раскрошителя лучше заказывать домой, в компанию друзей. Или есть его в номере отеля с замечательной доступной девушкой рядом. В таком общественном месте, как ресторан, принимать его как-то опасно. Интересно, законодательно как-то урегулирована ответственность за употребление подобных яств?
Следующее блюдо — маринованный язык чупакабры. Ох, удивили даже меня. Неприрученные монстры, которые обитают на болотах и полях, но в основном питаются кровью коз. Официант пытался убедить, что чупакабра при приготовлении блюда не пострадала, а язык ей клонировали. Но делал он так, потому что чупакабры в местном аналоге Красной книги — «Салатовом списке». Конечно, я ему не поверил. Но мне нет дела до местных административных нарушений.
И наконец, десерт — пралине из золотой жижи, которую оставляют местные хорьки. Из какого места добывают искомую жижу, я решил не конкретизировать, чтобы не испортить нам аппетит. Пралине тает во рту, по вкусу что-то вроде супа-харчо, но стоит не меньше, чем ночной клуб в «GTA: Vice city».
Я извинился перед Ирэн и направился в туалет. «Мартини» просился наружу.
Автоматически остановился перед зеркалом, поправить одежду. До чего меня довели здешние привычки! На Земле я носил одинаковые рубашки, галстуки и брюки, менял только запонки, и то для понта.
А тут прям расфуфырился.
Я был одет в элегантный красный пиджак из высококачественной шерсти. Этот пиджак был специально сшит ведущим дизайнером Станиславом Клиросом, который учёл детали моей фигуры и характера. Точнее, фигуры и характера Дюрейна. Однако красный цвет приятно ассоциировался у меня с малиновыми одеждами «братков». Пиджак украшен пуговицами на длинных застёжках. Двенадцать пуговиц, каждая символизировала каждый месяц года.
Когда я вернулся к столу, Ирэн, откинув голову, шевелила губами, но звуков не издавала. Пригляделся. Ясно, без меня доела обжаренный мозг раскрошителя.
Ничего, придёт в себя.
Лайонел, который сидел за столом для оруженосцев, резко вскочил и помешал схватить Ирэн каким-то двум лбам. Что они себе позволяют?
Неужели так охочи за девушками, которые не могут за себя постоять?
Я пригляделся. Похоже, вовсе не обычные наёмники. Один из них держал в руке топорик, судя по блеску, заговорённый. Примерно такой же, как у Лайонела.
Но другой однозначно аристократ. Где же я мог его видеть? Чёрные прилизанные волосы. Относительно близко посаженные глаза. Вздёрнутый нос. Неприятный взгляд. Ухмыляющийся рот. Крепкие плечи.
Василий Берёзкин. Маг Второго дома. Что ему от меня нужно? Я не приглашал его отведать хорькового пралине.
Вася провёл рукой по лицу, его внешность изменилась. У меня челюсть отвисла.
Передо мной стоял Сухожилый, член той банды, которая регулярно конфликтовала с бандой моего босса. На Земле. Я что, не единственный попаданец? Но как он сохранил своё тело? Может, у него есть ответы на множество моих вопросов?
Я видел «Василия» кучу раз на «тёрках», один раз он даже меня ранил в плечо, задев шальным выстрелом из пистолета Макарова. Как так вообще могло получиться, что он здесь?
Сухожилый расплылся в улыбке и достал тот же пистолет, который оставил шрам на моём плече. Похоже, давать интервью он не намерен.
Происходящее нравилось мне всё меньше. Поначалу я решил, что снова оказался под воздействием морока. Но если Василий считывает те образы, что у меня в голове, то откуда у него мог в руках взяться тот же пистолет. С потёртой рукоятью?
— Не узнаёшь друзей? Эдик, ты чего? — тут каждый, что ли, осведомлён о том, что я не Дюрейн?!
— Сухожилый, ты ли это? — осторожно поинтересовался я, незаметно сплетая «Зелёную арматуру».
— Здесь меня принято называть Василием. Впрочем, как и на Земле. Ненавижу прозвища. Как же мне не нравилось с тобой нянчиться, тупица. Если бы можно было, застрелил бы тогда, а не угостил плечо пулей. Но таковы правила домов!
Он скорчил гримасу. Работает на публику, тварина.