— Рассказывайте.
— Предпочел бы рассказать первым делом Аркадию, — отперся я. После всего, что со мной за сутки напроисходило, мне уже не очень-то и понятно было, что просто секретно, а о чем надо молчать даже под пытками. И мое избавление от Проклятья, и информация о существование Теней тянули на гостайну. Совет от бессердечного коллеги мне нужен был как никогда.
— Естественно, сейчас расскажете ему, — сказала Романова раздраженно. — Но сначала я должна хотя бы приблизительно понять, что мне говорить команде! Я так понимаю, время дорого, да? Пока вы будете общаться с моим пациентом, мне нужно изменить план операции!
Ого! Так она мне на слово поверила, что ли? Ни хрена себе. Но выбора нет: придется рискнуть и что-то сообщить. Вернее не что-то, а самое важное для хирурга-трансплантолога.
— Сердце, которое я принес, связано с Проклятьем.
— Как это связано с Проклятьем? Они же исчезают!
Ну, хоть не спросило, как это я вырвал сердце ребенка. Хотя могла бы, тут я бы ее не осудил.
— А это не исчезло. Особые обстоятельства. После вживления оно подключит к магической регенерации весь организм, — видя скепсис в глазах хирурга, я с нажимом добавил. — Дети-волшебники не болеют. Вообще. У них просто не развивается воспаление.
— Допустим, — мелкие морщинки на лбу Леониды Георгиевны расправились. Главного аргумента оказалось достаточно: иммунное отторжение ведь тоже воспаление. Однако так просто согласиться лечащий врач Аркадия тоже не могла: — А не попытается ли эта магическая регенерация перекроить моего пациента по лекалу ребенка-волшебника? Из взрослого организма сделать детский? С фатальными последствиями.
— Вы же сами в это не верите, — укорил я докторшу. — Проклятье не восстанавливает по шаблону, а просто залечивает. Не то оно не стирало бы детей-волшебников при падении давления крови!
— Действительно. Ну что ж, с учетом всего, что вы сказали… — Леонида Георгиевна вдруг улыбнулась. — А где тогда рука?
— Что? — не понял я. Только спустя долгую секунду до меня дошло, что это была шутка. Вот ведь… врач!
— Даме обычно предлагают руку и сердце. А у вас некомплект.
— Я же не вам его нес!
— Нет, именно мне. Потому что Весёлов с ним ничего толкового сделать все равно не может. И про руку я абсолютно серьезно: мне бы надо осмотреть тело, из которого вы извлекли орган… Где оно? Не растворилось в воздухе, надеюсь?
— Нет. Лежит на горном перевале к северу от Каликии, я могу показать точное место. Но сегодня мы туда точно не успеем.
Доктор Романова чуть поморщилась.
— Вы вырезали сердце сами?
— Вырвал. Да. Оно было повреждено, но сразу регенерировало.
— Против воли донора?
…Интересное уточнение, конечно. Но после знакомства с Аркадием, пожалуй, ожидаемое.
— Он был очень плохим. Эталонный мерзавец.
Леонида напряженно уточнила.
— То есть он еще дышал при этом? Или сначала умер?
— Еще дышал.
Мне показалось, или она обрадовалась моему ответу?1
— Когда это случилось?
— Примерно в одиннадцать тридцать, плюс-минус пара минут. Когда я в следующий раз посмотрел на часы, было одиннадцать сорок пять.
— Опишите мне его. Как выглядел, рост, вес, хотя бы примерно.
Я напряг память и описал.
— Хорошо, — сказала она. — То есть ничего хорошего, но вы меня поняли. Тогда я осмотрю хотя бы само сердце. А потом дам пациенту мое профессиональное заключение. Василий Васильевич, могу я вас попросить проводить Кирилла к Весёлову? Ему действительно нужно услышать это все из первых уст. Он сейчас в палате три-тридцать пять палате, в нашем корпусе.
— Разумеется, — церемонно кивнул Командор, который снова изображал, что его здесь нет, на протяжении всего нашего разговора. Вот это действительно профессионал высшей пробы.
Впервые я увидел в этом госпитале настоящую больничную палату — а то уж начал было сомневаться, что они тут вообще есть! Вполне себе стандартную, узкую, одноместную, с кроватью-каталкой и кучей оборудования. Все оно работало, попискивало, что-то показывало. Я машинально поискал глазами знакомый мне по фильмам монитор сердечного ритма, не нашел. То ли он в этом мире выглядел по-другому, то ли… Ах да! Что мерить, если сердца в принципе нет?
Судя по одежде старшего аналитика, точнее, ее отсутствию до пояса, и убранным под шапку волосам, его и в самом деле успели подготовить к операции. В остальном же он выглядел как обычно, разве только без рубашки чрезмерная худоба еще сильнее бросалась в глаза. Еще не узник Освенцима, но уже на полпути туда. А вот что было новым, так это то, что я видел магию в нем! Точнее, еле видел. Аркадий светился слабо-слабо, в оптическом диапазоне да при электрическом свете я бы вообще ничего не разобрал. Кровеносные сосуды еле намечались, и то, похоже, только артерии, а вен и вовсе было не разобрать. Ну и там, где у Кесаря имелся яркий пульсирующий клубок, у Аркадия едва просматривалось какое-то призрачное скопление нитей, без удерживающего их центра. Впервые я видел воочию, что он действительно бессердечный.