Вот блин, каждый раз, когда ты думаешь, что познал всю глубину человеческого мудачества — оно умудряется пробить дно.
— Что касается улик… — продолжил Аркадий. — То их я тоже нашел. Учебник по магии. То, что ты, Кирилл, называешь «методичкой». Видимо, тот самый, пропавший из вещей Малиновки…
— Какой Малиновки? — машинально спросил я.
— Так звали ту мою ученицу, которая исчезла из сада Убежища, я тебе рассказывал. Малиновка, она же Екатерина Слуцкая, восемьсот четырнадцатого года рождения, в восемьсот тридцатом году, предположительно, погибшая. Учебник был частично опален. Один из Теней смутно припомнил, что принес этот учебник как раз недоброй памяти Кесарь, издевался над «грязными каракулями неграмотных плебеев» и бросил в огонь, а Снежноцветная достала под каким-то предлогом. Также по некоторым замечаниям наших подследственных у меня сложилось впечатление, что с тех пор она пыталась разыскать автора этого учебника — то есть вашего покорного слугу. К счастью, не успела.
— И что было бы, если бы нашла? — спросил Бастрыкин. — В ученицы попросилась бы? — он хмыкнул. — Или попыталась бы убить?
— Думаю, убить меня ей до недавнего времени было бы легче легкого, — заметил Аркадий почти что прежним своим холодным тоном. — Ты прав, я очень везучий сукин сын.
— Безнаказанность, отсутствие ответственности, отсутствие необходимости в труде… — задумчиво проговорил Великий Магистр. — И всего за двести лет лучшие из лучших становятся хуже любых отбросов?
— А ты удивлен? — вопросом на вопрос ответил Аркадий.
— Я-то? Нет. А вот как вы с Кириллом безошибочно такой эффект предугадали, пообщавшись всего с одним подонком — вот это удивляет, — Бастрыкин с иронией посмотрел на старого друга. — Я еще подумал, уж не заносит ли тебя слегка? Сходу пошел военную операцию планировать, вместо того, чтобы хотя бы одного из этих Теней отловить и поговорить толком. Но решил, что тебе виднее. Однако хотел бы услышать, как вы до этого дошли.
— Мне в данном случае и в самом деле было виднее, — усмехнулся Аркадий, начиная слегка покачиваться на стуле. — Я-то, в отличие от тебя, с головой погружен в тему. Плюс, когда я стал Тенью… — он замолчал, подбирая слова, потом продолжил. — Я не могу рассказать детали, но Тень — это не просто так. Когда мы получаем силы, мы должны согласиться с Клятвой. Силы гиаса она не имеет, но… Скажем так, проверяет на искренность. Кирилл слышал, как я кое-что говорил о ней другим теням. Сам я сейчас дословно процитировать ее не могу.
Аркадий и Магистр выжидательно посмотрели на меня. То есть мне нужно пересказать, что он там нес перед Тенями? Ла-адно.
— Там было что-то, что Тени должны направлять и воспитывать других детей-волшебников, — припомнил я. — И вести их в бой против особо сильных Тварей. И жертвовать собой, чтобы этих тварей сдержать, если надо. Что-то такое.
Сказав это, я тут же сделал себе мысленную пометку приглядывать за Аркадием в боевой обстановке — как бы в самом деле жертвовать собой не принялся. Он-то явно к этой клятве отнесся серьезно, пусть даже ему ее и навязало донорское сердце!
— Примерно, — кивнул Аркадий. — Так вот, мне было ясно, что ничего подобного Тени не делали по крайней мере последние лет пятьдесят, а скорее, сто — не то Служба непременно их бы засекла. То же самое с отпущениями. Как только я узнал, что у Тени есть возможность отпустить двоих детей-волшебников в год, я сразу же понял, что они, мягко говоря, злоупотребляют своими полномочиями. Ведь условия отпущения никак не регламентируются! Это не обязательно должна быть награда, может быть, наоборот, наказание за проступок. Или можно отпустить кого-то явно не подходящего, кто целый день скучает по маме и ревет, — Аркадий произнес это с таким выражением лица, будто вспомнил кого-то реального. — Но, опять же, за последние сто лет ни одного такого случая не было! Или, по крайней мере, этих случаев было исчезающе мало — ни Служба, ни ее зарубежные аналоги ни разу не засекали внезапно появившегося из ниоткуда ребенка подходящего возраста и параметров без документов! Не было и случаев возвращения к семье. Значит, мы имеем дело с тотальной потерей эмпатии и простой человеческой порядочности, усиленной круговой порукой. Что отлично соответствовало психопрофилю Кесаря, нарисованному со слов Кирилла и Марины.