Надежда наклонилась над тарелкой, вдохнула пар, и на её лице появилось выражение абсолютного блаженства.
— М-м-м… Маша! Это изумительно!
— Ешьте, милая, ешьте, пока горячее!
Моё жаркое прибыло следом в основательном глиняном горшочке, накрытом лепёшкой из теста.
Я снял лепешку, и горячий пар пахнул в лицо, принося с собой умопомрачительные запахи. Говядина, нарезанная крупными кусками, картошка, морковь кружочками, грибы, целые крохотные луковки, и всё это не меньше часа томилось в печи, пропитываясь соками друг друга. Мясо буквально расползалось от прикосновения вилки.
— Кстати, — сказал я, отправляя в рот кусок тающей говядины, — заказал корпуса для наших приборов. У одного местного мастера, Петра Савельича Шестакова.
— Не слышала про такого, — Надежда на мгновение отложила ложку. — И как он вам? Можно доверить такую задачу?
И я принялся рассказывать про свой визит в переулок Шестерёнок, и неисгладимое впечатление, которое произвёл на меня мастер.
Надя слушала, и улыбка её становилась всё шире. Вскоре она едва могла сдерживать смех.
— А когда я показал ему наши чертежи, началось настоящее представление. «О, прибор для воды! Чудесно! Восхитительно! А знаете что? Давайте добавим подогрев! Представьте, проверяете воду и тут же можете вскипятить чай! Нет, лучше добавим охлаждение! Холодный лимонад! Нет, и то, и другое!»
В этот момент принесли судака. Белоснежное филе рыбы под нежным сметанным соусом с гарниром из молодого картофеля.
Надежда на секунду отвлеклась, глядя на рыбу с благоговением, но тут же вернулась к рассказу.
— Что еще предложил этот непризнанный гений?
— Дальше он решил, что прибору совершенно необходим музыкальный модуль. Чтобы пел весёлые песни, пока проверяет воду. А кульминацией стала его идея добавить функцию приготовления капучино!
Надежда поперхнулась картошкой, закашлялась. Я протянул ей стакан с морсом.
— Спасибо… Капучино⁈ В медицинском приборе⁈
— Его логика была безупречна: «Раз уж прибор работает с водой, почему бы заодно не готовить кофе? Убедился в качестве воды, свари капучино! Два в одном! Удобно же!»
Теперь она смеялась открыто, без смущения. Смех у неё был заразительный, искренний.
— Мы обязательно покажем это Добролюбову! «Сударь, наш прибор не только определит заразу, но и споёт вам арию из оперы!»
— «И сварит капучино по вашему вкусу — крепкий, средний или с корицей!»
На десерт принесли «наполеон». Сразу три куска.
Надежда взяла один, откусила. Крем тут же оказался у неё на носу.
— У меня что-то на лице? — спросила она, скосив глаза.
— Абсолютно ничего.
— Врёте! — она попыталась стереть салфеткой.
Не там. Ещё попытка — мимо. Третья — вообще в другую сторону.
— Дайте, я.
Забрал у неё салфетку и легко справился с задачей.
Оставшиеся два куска Маша заботливо погрузила в картонную коробочку. С собой.
— Стратегический запас, — прокомментировала Надя. — На случай, если опять забуду про существование еды.
Пришло время платить. Я достал кошелёк, отсчитал пять рублей бумажными ассигнациями. Маша сначала замахала руками:
— Что вы! Доктор нас всех лечит, как же мы с неё деньги возьмём! Это неправильно!
Но я настоял, вложил ей в руку деньги, добавив сверху ещё серебряный рубль:
— Это за прекрасный обед. И за заботу о нашем докторе.
Надя тоже попыталась возмутиться, но я взял с неё обещание, что она накормит меня в следующий раз.
Маша прижала деньги к груди, растроганная. Когда Надя уже прошла к двери, владелица трактира шепнула мне вслед.
— Присматривайте за ней, ладно? А то она себя совсем не бережёт.
На улице Надежда как-то естественно взяла меня под руку. Мы шли медленно, никуда не торопясь, просто наслаждаясь моментом.
— Спасибо, — сказала она тихо. — За обед, за компанию. За то, что вытащили меня из лаборатории. Я иногда так погружаюсь в работу, что забываю — кроме образцов заразы и формул есть ещё мир. Солнце, еда, люди…
— Мир никуда не денется. Будет ждать, пока вы спасёте его от эпидемии.
— Не смейтесь. Я правда хочу помочь. Хотя вам ли это не знать, ведь без вас я бы не справилась.
У дверей клиники мы остановились. Она поднялась на цыпочки, ей пришлось придерживаться за мой рукав для равновесия, и быстро поцеловала в щёку. Губы были тёплые, мягкие.
— Позвоните, как только Шестаков закончит корпуса! Я должна увидеть этот поющий кофейный аппарат!
И убежала в клинику, прижимая к груди свёрток с драгоценным «наполеоном», как ребёнок, которому доверили важное сокровище.