— Как пьяные, только хуже, — продолжал Степан. — пьяного удержать можно, а эти рвутся, дерутся, только бы в воду попасть.
— Откуда знаете? — изображая небрежность спросил я.
— Да все знают! — встрял Гришка, отставив флягу, из которой периодически прикладывался. От него теперь пахло самогоном. Резко, сивушно. — Из поколения в поколение передаётся! Приехал сюда раз один купец, Мамонов его фамилия, богатый, гордый! Мельницу тут хотел ставить. А работников нанять не вышло, никто не пошел к нему в строители. Разозлился он тогда. Говорит: «Бабьи сказки всё это, суеверия тёмные!»
Он сделал паузу, для эффекта. Все смотрели на него, хотя историю эту видимо слышали сотню раз.
— Остался после рассвета. Специально остался! При свидетелях! Человек пять его уговаривали, не надо, мол, барин, уезжайте! А он смеётся — мол, докажу я вам, что никакой опасности нет!
— И что? — спросил я, хотя догадывался.
— А то! Приплыли сюда следующей ночью, вся его одежда стопочкой уложена. Ботинки стоят аккуратно, новые лаковые. А поверх стопки часы лежат золотые, с рубинами на крышке. Только самого купца нет. Искали его по всей округе, так и не нашли.
Тимоха дёрнулся, пролил чай на штаны:
— Дядь Гриш, хватит! Страшно же!
— А то! Потому и страшно, что правда!
Михей вдруг отложил ножик, посмотрел прямо на меня. При свете костра его светлые глаза казались совсем белыми, пустыми:
— А я знаю, откуда беда эта.
Все замолчали, повернулись к нему. Михей редко говорил, но если уж заговорил, слушали внимательно.
— Девка тут утопилась. Давным-давно, может, сто лет назад. Красавица была, умница. Пелагея её звали. Любила парня из соседней деревни, бедного, но работящего. Родители против были — не пара, мол. А парень в город уехал, на заработки. Обещал вернуться, жениться. Девка ждала год, два, три. А на четвёртый приехал, с женой. Городской. Оказывается, там разбогател, лавку открыл, на купеческой дочке женился.
Он замолчал, покрутил палочку в руках. Все ждали продолжения.
— Девка как узнала, побежала к реке. В венчальном платье побежала, берегла его, в сундуке прятала к свадьбе ночами вышивала. Камней в подол наложила и в воду. Утонула. Стала русалкой. И теперь мстит всем мужчинам за того одного предателя.
«Глупости!» — возмутилась Капля. — «Дядька врет! Русалки не люди!»
— Сказки всё это, — буркнул Степан, но без уверенности. — Просто место такое. Нехорошее днём, хорошее ночью.
— А женщины? — спросил я. — Почему женщин не трогает?
— А вот это самое удивительное! — оживился Степан. — Бабы наши сюда каждую неделю с бельём ходят! Днём! При солнце! Говорят, вода мягкая, бельё белее становится. И ничего им! Хоть бы хны! Моя Марфа двадцать лет сюда ходит. Другие тоже. Стирают, полощут, купаются даже! А чего им? Мужиков-то нет поблизости. Раздолье!
— Потому что русалка баб жалеет! — упрямо повторил Михей. — Страдают бабы от мужиков, она и мстит.
— Ну, моя Марфа точно не страдалица, — усмехнулся Степан. — Если б баб в солдаты брали, моя Марфа генералом бы была! Кого хочешь построит!
Мужики засмеялись сочувственно, видимо с Марфой сталкиваться приходилось. Даже угрюмый Михей улыбнулся криво.
— Барин, а вы где остановиться думаете? — спросил вдруг Кузьма. — Можете нашей болтовне не верить, но если здесь надумаете, советую вам с рассветом уйти. Так спокойнее будет.
— Запомню, — кивнул я. — Здесь собираюсь, поставлю палатку неподалёку.
— Тимоха! — рявкнул Степан. — Ты последнюю вахту несёшь! Смотри не засни! В прошлый раз чуть из-за тебя не погибли!
— Не засну, дядь Степан! — парень вскочил, замахал руками. — Честное слово! Я чаю крепкого заварю! И песни буду петь!
— Песни он будет петь, — проворчал Степан. — Воешь ты, а не поёшь. Всю рыбу распугаешь.
— Мы вас разбудим, барин, коли не возражаете, — предложил Кузьма. — Сами мы перед рассветом уходить будем. Обычай такой.
Я поднялся, поправляя куртку
— Спасибо за гостеприимство, — ответил я. — За уху, за рассказы. Если разбудите, буду рад. На то обычаи и есть, чтобы их соблюдать.
— Сразу видно вы мудрый человек, ваше благородие, с пониманием. — Степан тоже встал, поклонился. — До утра, значит.
Я отошел от костра шагов на пятнадцать в темноту. Начал ставить палатку. Конструкция встала легко, без всяких сложных кольев и растяжек. Опыт походной жизни архимага был настолько велик, что я легко мог установить что угодно, от ледяной хижины северян, до юрты кочевников. Так что с палаткой справился быстро.
За спиной рыбаки вернулись к костру, негромко переговаривались:
— Хороший барин попался…
— Уху похвалил…