Его румяное лицо блестело от пота и волнения, закрученные усики подрагивали, когда он смеялся собственным шуткам. На мизинце поблескивал родовой перстень с рубином, о котором он уже трижды упомянул за вечер.
— Вы просто восхитительны в этом платье, Аглая! — Вяземский наклонился через стол, и я почувствовал через записанные эмоции, как Аглаю бесит запах его одеколона. — Этот топаз! Все дамы просто умирали от зависти!
Видение качнулось, когда Аглая кокетливо опустила глаза, изображая смущение. Я увидел белоснежную скатерть, приборы из серебра, бокал с остатками шампанского.
— Вы преувеличиваете, Пётр, — послышался голос Аглаи, профессионально-игривый. — Хотя графиня Воронцова действительно смотрела так, будто готова была сорвать камень прямо с моей шеи.
Вяземский засмеялся, громко и глуповато.
За столом сидело человек двадцать. Мужчины в смокингах и фраках, с белоснежными манишками, накрахмаленными до хруста. Женщины в вечерних платьях с декольте, демонстрирующими не столько грудь, сколько драгоценности. Бриллианты, изумруды, жемчуг, целые состояния на шеях и в ушах.
Разговоры текли вяло. Обсуждали предстоящую регату, кто выставляет яхту, у кого больше шансов. Новую постановку в опере. Там поёт бездарная примадонна, но муж у неё служит в городской управе. Потом пошли сплетни о том, чью супругу или любовницу видели с очередным поручиком.
Гвардейский полк, размещённый в Синеозерске видимо был для здешних мужчин сущим наказанием.
— Господа, дамы, — раздался голос, перекрывший вдруг всю болтовню. — Прошу вас, продолжайте веселиться. А я вынужден покинуть ваше общество ради приватной беседы.
Барон Мергель был не похож на свои фотографии в газетах. Там он выглядел как жирная, расплывшаяся жаба. Всё меняли глаза. Острый, оценивающий взгляд, который я встречал у совершенно определённой категории людей. Такие всех вокруг считают пешками в своей игре.
«Данила!» — заголосила Капля. — «Дядька злой! Тот что убил Пелагею!»
«Это не он, малышка. Его внук или правнук».
Действительно, прибавь Николаю килограммов тридцать веса и наряди его во фрак, получится в точности современный барон Мергель.
Всё таки приказчик-убийца унаследовал титул своего работодателя.
Мергель поднялся.
Он сделал жест, удивительно изящный для такой туши. Плавное движение руки, приглашающее и повелевающее одновременно.
Двое мужчин поднялись следом.
Валентин Лазурин, мой дорогой родственничек, укравший наследство Аквилонов. Крепкий, широкоплечий, типичное телосложение мага-силовика. Но в движениях чувствовалась нервозность, глаза бегали, никогда не смотрели прямо. Несмотря на габариты, он сутулился, словно старался занять меньше места.
Второй, Пётр Вяземский, приятель Лазурина и поклонник Аглаи. Я знал его по светской хронике. Профиль как с римской монеты. Держится уверенно, даже слегка высокомерно. Плечи расправлены, подбородок приподнят. Он из тех, кого называют «золотой молодёжью», надежда рода, никогда не знавший нужды.
Но к серьёзным делам его не подпускают, вот он и ищет себе заработок и приключения в опасных местах.
Мужчины направились к камину в дальнем конце зала. Их шаги глушил толстый персидский ковёр. Я видел край узора, когда Аглая повернула голову. Сложное переплетение синих и золотых нитей, растительный орнамент. Ручная работа, старинная. Такой ковёр стоит как небольшое поместье
«Далеко! Не слышно!» — забеспокоилась Капля, — «Уходят!»
Аглая выждала момент. Потом встала, покачаваясь:
— Ох… душно… голова кружится…
Несколько дам посмотрели с осуждением. Мужчины наоборот, с ухмылками. Аглая направилась к дивану в нише у камина. Каждый шаг был рассчитан. Не слишком твёрдый, чтобы не выдать трезвость, не слишком шаткий, чтобы не вызвать подозрений.
Она упала на диван с театральным вздохом. Голова откинулась на подушку, глаза закрылись.
Мергель забарабанил пальцами по подлокотнику кресла. Тум-тум-тум-тум. Золотые перстни постукивали по дереву.
— Не обращайте внимания, барон, — мягко произнёс Вяземский. — Дамы нынче слабы к шампанскому. Она уснёт через минуту.
— Женщины на деловых встречах… — проворчал Мергель, но успокоился.
У камина был кто-то четвёртый. Кто-то их ждал. Я не мог разглядеть его с такого ракурса, а после этот человек тоже сел, оставаясь полностью невидимым.
— Господа, позвольте мне быть откровенным, — Мергель откинулся в кресле, и оно жалобно заскрипело под его весом. — Наше предприятие идёт успешнее, чем мы планировали. Синявинский завод работает на полную мощность.