Я толкнул дверь в контору. Та была не заперта и легко поддалась. За ней открылось небольшое помещение с низким потолком, заставленное конторской мебелью. И за массивным дубовым столом, заваленным бумагами, сидел человек, которого мы искали.
Глава 14
Добролюбов выглядел как человек, переживший кораблекрушение и выброшенный на необитаемый остров. Буквально за несколько дней коренастый, румяный купец превратился в собственную тень.
Глаза его были красными от бессонницы, под ними залегали тёмные круги. Едва пробившаяся темная щетина на щеках придавала купцу вид бродяги. Плечи опущены под невидимым грузом. Дорогой сюртук помят, словно спал он тут же в кресле. На лацкане пятно от пролитого чая.
Стол перед Добролюбовым представлял собой поле битвы, где бумаги были павшими солдатами. Счета, накладные, договоры громоздились беспорядочными кучами, словно их швыряли в приступе отчаяния.
Некоторые листы упали на пол, но никто не потрудился их поднять. Рядом стояла пустая кружка с засохшими коричневыми разводами на дне и чарофон, брошенный так небрежно, будто в середине важного разговора у хозяина опустились руки.
Я смотрел на эту картину разрухи и невольно думал: вот она, хрупкость человеческих достижений. Вчера ещё процветающий купец, сегодня сломленный человек. И всё из-за чьей-то алчности.
Мергель, человек с жабьей физиономией и мелкими злыми глазками. Я почти физически ощущал его незримое присутствие в этой комнате.
Василий Петрович поднял голову при нашем появлении. Попытался изобразить подобие улыбки. Получилась горькая гримаса, от которой стало только больнее смотреть на него.
— А, господин Ключевский, — голос у него был хриплый, надтреснутый. — И… доктор Светлова, полагаю? Рад познакомиться, хотя и при столь печальных обстоятельствах.
Он встал, покачнулся, ухватился за край стола. Протянул руку Надежде для приветствия. Та пожала её, и я заметил, как дрогнули её брови при виде его состояния. Взгляд медика, который уже оценивал состояние пациента.
— Здравствуйте, Василий Петрович, — её голос был мягким, успокаивающим. — Мне очень жаль, что мы встречаемся в такой момент.
— Присаживайтесь, — Добролюбов махнул рукой в сторону большого стола для заседаний. — Хотя не понимаю, зачем вы приехали. Я ведь всё объяснил вчера по телефону. Денег нет и не будет. Разорён. Банкрот. Конец.
Последние слова он выплюнул с горечью человека, вынужденного признать своё поражение вслух.
— Да ты сам-то садись, Василий Петрович! — Волнов подскочил к нему, поддержал под локоть. — Что ты, право слово, на ногах-то еле держишься! Ты когда спал в последний раз?
Старый лодочник суетился вокруг купца с трогательной заботой. В его лице читалась искренняя тревога. Для него Добролюбов был не просто приятелем и деловым партнером, а символом стабильности, и крушение этого символа пугало.
Мы расселись вокруг массивного стола с полированной столешницей из морёного дуба. Красивая мебель, старинная, сейчас таких не делают. Царапины от долгих лет службы придавали столу благородство антикварной вещи. Теперь этот стол был свидетелем краха семейного дела.
Добролюбов тяжело опустился в кресло во главе стола, массивное кожаное кресло с высокой спинкой, в котором он, наверное, чувствовал себя капитаном своего корабля. Теперь корабль шёл ко дну. Он провёл ладонью по лицу, словно пытаясь стереть усталость.
— Всё кончено, — начал он без предисловий. — К утру подтвердились мои худшие опасения. Из трёх районов столицы пришли сообщения: люди, пившие мою воду, болеют. Расстройство желудка, слабость, у некоторых лихорадка. У детей особенно тяжело протекает…
Он говорил монотонно, как человек, уже смирившийся с судьбой.
Интересно, думал я, понимает ли Мергель масштаб того, что натворил? Или для него это просто бизнес, убрать конкурента любой ценой?
Нет, конечно понимает. И именно это делает его по-настоящему опасным. Человек, готовый травить детей ради прибыли, не остановится ни перед чем.
— Я принял единственно возможное решение. Прекратить все отгрузки немедленно. Заморозить производство. Уничтожить все запасы, чтобы никто больше не пострадал. Выплатить долги из того, что останется от распродажи имущества. И объявить себя банкротом.
— Да что ж это такое! — Волнов вскочил с места, схватился за край стола, костяшки пальцев побелели. Всё его утреннее веселье испарилось без следа. — Какой кошмар! Василий Петрович, да как же так? Как же мы теперь без вас?