Русалочьих камней нашлось восемь штук. Должно хватить
Я присел на раскладушку. Надя отыскала себе пустой ящик, которые тут использовались в качестве универсальной мебели. Поставила рядом со мной.
— Я буду следить за вашими жизненными показателями, — сказала она тоном, не допускающим возражений. — Если что-то пойдёт не так…
— Не волнуйтесь. Я делал подобное раньше.
«Правда, не в таких масштабах», — добавил я про себя.
Добролюбов тем временем обошёл помещение, проверяя двери. Массивные засовы со скрежетом встали на место. Он дёрнул каждую дверь, убеждаясь в надёжности.
— Никто не помешает, — заверил он, возвращаясь. — Я буду за этим смотреть.
— И я никуда не уйду! — заявил Волнов. — Такое пропустить? Да ни в жизнь! Потом внукам рассказывать буду!
Я ещё раз окинул взглядом помещение. Можно начинать.
Пока мы обустраивались, я ещё раз обдумывал предстоящее. В теории всё просто — найти источник заражения, очистить поглотить, восстановить естественный баланс энергии. На практике…
На практике я никогда в этом теле не работал с таким объёмом воды. Подземное озеро, это не колба и не бочка. Это тысячи тонн стихии.
Я устроился на раскладушке, сложив руки на груди в позе, которую в прошлой жизни называли «поза архимага». Смешно. Тысячу лет назад я входил в транс на шёлковых подушках в Хрустальной башне. Сейчас — на раскладушке в заводском цехе. Расту, однако.
Вокруг меня полукругом выложили русалочьи камни. Восемь штук, все пустые, готовые принять избыток энергии. В полумраке цеха они казались осколками льда.
— Пульс семьдесят два, — деловито сообщила Надежда, приложив прохладные пальцы к моему запястью. — Дыхание ровное, зрачки в норме.
Она устроилась справа от меня. На коленях блокнот для записей, рядом на таком же ящике медицинский саквояж. Профессиональная готовность ко всему, от обморока до остановки сердца. Шучу, конечно.
Добролюбов занял пост у главного входа. В полумраке его фигура казалась статуей часового. Сидеть спокойно он не мог, тут же вставал и принимался ходить, видимо от волнения.
Волнов притащил ещё один ящик и устроился слева. Достал свою вечную трубку, повертел в пальцах, но раскуривать не стал. Воздух в цехе и так был тяжёлым.
— Долго ждать? — спросил лодочник шёпотом, словно боялся разбудить каких-нибудь злых духов, спящих в колодце.
— Не знаю, — честно ответил я. — Зависит от масштаба заражения. Может, час. Может, три. Может, до утра.
— А если… — начал он, но Добролюбов резко обернулся:
— Никаких «если», Иван Петрович. Получится. Должно получиться.
В его голосе звучала не столько уверенность, сколько отчаянная надежда. Человек, стоящий на краю пропасти, хватается за любую соломинку. Даже если эта соломинка выглядит как странный молодой человек, творящий невозможное.
Я закрыл глаза, начиная готовиться. Дыхание стало глубже, медленнее. С каждым вдохом физический мир отступал чуть дальше.
«Капля, малышка. Ты готова?»
«Капля здесь!» — тут же отозвалась она.
Голосок доносился откуда-то сверху, из вентиляционной трубы под потолком. — «Капля ждала-ждала! Капля готова помогать!»
«Помнишь, что мы обсуждали?»
«Помню! Капля полезет в большую трубу! Капля найдёт злых! Капля покажет Даниле где они прячутся!»
«Умница. Но сначала мне нужно кое-что объяснить. Я буду смотреть твоими глазами. Ты не против?»
Последовала пауза. Потом озадаченно:
«Глазами? Но у Капли нет глаз как у Данилы. Капля видит водой».
«Знаю. Именно поэтому ты мне и нужна. Я увижу воду так, как видишь её ты. Изнутри».
«Ооо!» — восторг в её голосе был почти осязаемым. — «Данила будет как Капля! Это весело! Капля согласна!»
Тело становилось всё тяжелее, словно наливалось свинцом. Дыхание замедлилось до четырёх вдохов в минуту. Сердце билось всё реже.
— Пульс падает! — встревоженный голос Надежды донёсся словно издалека. — Пятьдесят… сорок пять… сорок…
— Всё нормально, — прошептал я, не открывая глаз. — Так и должно быть. Не вмешивайтесь, что бы ни происходило.
И сделал последний шаг.
Физическое тело осталось лежать на раскладушке. Сознание же расширилось. Привычные границы «я» размылись, растворились. Остались только потоки энергии, пронизывающие пространство. Вот яркое пятно Надежды — тёплое, с оттенком тревоги. Вот Добролюбов, мутноватое от усталости, но с ядром железной воли. Волнов — подвижное, любопытное.