Компьютер молчал.
— Свяжи меня с секцией, которой пользовался Лога, — попросила Алиса. — С той частью тебя, где Лога был хозяином.
Компьютер, видимо, не имел никаких запретов на этот счет. Но до Алисы о таком шаге никто не подумал.
— Бог мой! — сказал Бартон. — Ну а дальше что?
— Я сказала той доле компьютера, что она должна умереть. Она ответила, что знает. Ну и что? Тогда я повторила аргумент, названный в споре с доминирующей властью.
А потом отдала области Лога команду вернуться в прежнее, независимое состояние.
— А доминанта не вмешивалась?
— Нет. Да и с чего бы? Лога не зря назвал ее талантливой идиоткой.
— А потом что?
— Я сказала доминанте, что ее долг — воскресить Моната, чтобы тот мог подтвердить или отменить свой приказ никого не оживлять.
— Ну?
— Экран погас. Я пробовала и так и сяк — он не отвечал. Бартон помрачнел.
— И все?
— И все.
— Но почему он прервал связь? Он обязан отвечать оператору.
— Я надеюсь, — сказала Алиса, — что это свидетельствует об его внутренней борьбе. Что область Лога борется с доминантой.
— Чепуха! — крикнул Бартон. — Не может такого быть, насколько я разбираюсь в компьютерах.
— Ты забываешь, что это не совсем компьютер. Необычный, во всяком случае. Он сделан из протеина, как и человеческий мозг.
— Надо бы разбудить Логу. Скорей всего ничего опять не выйдет, но он единственный, кто в этом смыслит.
Этик проснулся сразу, как будто и не спал. Он выслушал Алису, не задавая вопросов, и сказал:
— Борьбы быть не должно. Приказ Моната должен был поступить и в доминирующую часть, и в мою.
— Это смотря когда приказ был отдан, — сказала Алиса. — Если доминирующие схемы были поставлены после, твоя часть его не получила.
— Но доминанта передала бы его отщепленной доле.
— А может, и нет!
— Если все пойдет, как ты задумала — а я не вижу ни малейшего шанса, — то Монат воскреснет.
— Но я же дала такую команду доминанте. Лога перестал хмуриться.
— Хорошо! Если это единственный способ спасти ватаны, так и должно быть. Даже если…
Даже если мне придется худо, следовало понимать. Все позавтракали в столовой, кроме Логи, который ел у себя за пультом. Несмотря на все усилия, он так и не сумел добиться от компьютера прямого ответа. Один из экранов показывал шахту с ватанами.
— Когда она опустеет, мы поймем, что их… больше нет. — Лога сверился с другим экраном. — Еще два поступили. Нет — уже три.
За невеселой трапезой, прерываемой лишь редкими угрюмыми замечаниями, Фрайгейт сказал:
— Нам надо обсудить одно важное дело. Все молча посмотрели на него.
— Что мы будем делать, когда компьютер умрет? Лога не считает нас достаточно развитыми этически, чтобы позволить нам остаться здесь. По его мнению, мы не способны работать над проектом. И он, по-моему, прав — я исключил бы разве одного Кура. Если Нур пройдет через верхний вход, Лога разрешит ему остаться.
— Я там уже прошел, — сказал мавр. Все уставились на него.
— Когда? — спросил Фрайгейт.
— Этой ночью. Я решил, что если смогу оттуда выйти, то и вернуться сумею. И вернулся, хотя мне пришлось нелегко. Я не прошел сквозь поле запросто, как сделал бы этик.
— Твое счастье, — проворчал Бартон. — Я приношу извинения за то, что называл суфи шарлатанами. Ну а мы, все остальные? Что, если нам не хочется возвращаться в долину? Но коли уж мы вернемся туда, мы скажем людям всю правду. Не все, конечно, нам поверят. Там немало еще христиан, мусульман и прочих, кто держится за старую веру. Да и многие шансеры, вероятно, останутся верны своим догмам.
— Это уж их забота, — сказал Нур. — Только я не хочу оставаться здесь. Я охотно вернусь в долину. У меня там еще много дел. Буду работать до самого «продвижения».
— Продвижение еще не означает, что ты окажешься у Творца за пазухой, — заметил Бартон. — С научной точки зрения оно означает всего лишь, что приборы этиков больше не обнаруживают твой ватан.
— На все воля Аллаха.
Бартон стал думать, хотелось бы ему остаться здесь. Он получил бы такую власть, которой не имел никто на земле и очень мало кто в Мире Реки.
Но для этого ему пришлось бы убрать Логу. Убить его или заключить в тюрьму. Поддержали бы его, Бартона, остальные? Если нет, пришлось бы и их убрать. Он мог бы воскресить их потом в долине, куда они все равно собираются. Но он остался бы один. Алиса не пошла бы с ним. Хотя — почему один? Он мог бы воскресить в башне кого угодно — и мужчин, и женщин.
Бартон содрогнулся. Наваждение пришло и миновало, будто кошмар. Он не хотел такой власти и не хотел чувствовать себя предателем. Кроме того, он ясно понимал, что ему такую власть доверить нельзя.
Ну а Лога? Разве он не предатель?
В каком-то смысле — да. Бартон, однако, был согласен с ним в том, что кандидатам в долине нужно дать гораздо, гораздо больше времени, чем планировали другие этики. Бартон чувствовал, что и ему самому придется очень кстати продление срока.
Он посмотрел на сидящих за столом. Не скрывают ли эти замкнутые лица такие же мысли? Не борется ли кто-то еще с искушением?
Надо будет последить за ними. Убедиться, что они не замышляют ничего предосудительного.
Бартон выпил золотистого вина и сказал:
— Все ли согласны вернуться в долину? Поднимите, пожалуйста, руки.
Подняли все, кроме Тома Терпина. Остальные мрачно уставились на него. Он ухмыльнулся и тоже поднял руку.
— Уж больно здесь хорошо. Но нет, не хочу тут оставаться Я бы не выдержал. Попросить, что ли, Логу — может, даст мне с собой рояль?
Алиса разразилась слезами.
— Все эти души! Я думала, что нашла ответ, но. На стенном экране возник улыбающийся Лога.
— Идите все сюда! — со смехом крикнул он. — Доминанта сдалась, и я только что получил сообщение от другой половины. Алиса, ты была права! О, как права!
Все вбежали в контрольную комнату и столпились вокруг этика. На экране светилось последнее сообщение.
Все радостно завопили и стали обниматься, прыгать и плясать.
Но Лога потребовал внимания.
— Не забудьте, компьютер все еще в опасности! Но он разрешил мне сменить модуль. Я должен идти.
Вот будет насмешка судьбы, подумал Бартон, если компьютер умрет, не дождавшись, когда Лога это сделает.
Но через десять минут перед ними, собравшимися в столовой, опять явился на экране веселый Лога.
— Дело сделано! Сделано! Я уже дал команду возобновить воскрешения.
Все снова принялись прыгать, кричать и обниматься. Терпин сел за рояль и заиграл «Сент-Луисский рэг»
— Это была длинная, длинная Река, но мы прошли ее до конца! — кричала Алиса. Ее большие темные глаза светились, как экраны, и все ее существо излучало радость. Никогда она еще не была так красива.
— Да, — сказал Бартон, снова и снова целуя ее. — Нам придется вернуться на эту Реку, но это теперь не важно.
Как все странно и непредсказуемо! Этот мир спасли не вожди и государственные деятели, не мистики, не святые, не пророки и не мессии, не священные книги — его спасли эксцентричный интраверт, автор математических учебников и детских книжек, и вдохновившее его дитя.
Девочка, выросшая потом во взрослую мечтательницу Алису, вызвала к жизни поток чепухи, которая вовсе не была чепухой, — и это Алисино свойство, развиваясь по спирали, позволило ей сделать то, что не удалось другим, и спасти восемнадцать биллионов душ и целый мир в придачу.
Думая об этом, Бартон случайно увидел, как Фрайгейт устремился к двери, описывая при этом круги и бормоча что-то несуразное. Потом, нахмурясь, повернул назад.
Бартон отошел от Алисы и спросил его.
— Ты чего?
Фрайгейт перестал хмуриться и усмехнулся:
— Да ничего. Мне послышались шаги в коридоре. Выглянул, а там никого нет. Померещилось, наверное.