— С его стороны тебе ничто не угрожает, Девон. Если я вообще когда-либо вспоминаю о нем, то только как о своей ошибке. И больше ничего.
— Но он заставил тебя страдать.
— Я сама в какой-то мере виновата. Потребность любить я приняла за любовь, я придумала себе этого человека таким, каким он не был на самом деле. Там все кончено, Девон. Я даю тебе слово.
— Тогда напиши мой портрет, — попросил он.
Тори внимательно посмотрела на Девона, понимая, как это важно для него.
— Тори, пойми, я не боюсь того, что ты во мне можешь увидеть.
— Зато я боюсь, — решительно возразила она.
— И ты, и я — мы оба знаем, что рано или поздно ты должна будешь написать мой портрет. Без этого ты никогда не сможешь быть уверена, что поступаешь правильно. И я не смогу быть уверен в этом. Между нами будет все время стоять какая-то недоговоренность.
— Но еще не пришло время, — прошептала умоляюще Тори, — я еще не готова сделать это.
Девон подошел к ней, взял ее лицо в свои горячие ладони.
— Но почему? — спросил он с нежностью в голосе.
В горле у Тори встал предательский комок. Она с трудом проглотила его, потом на минуту закрыла глаза, и вдруг из ее груди, из самой глубины, сами собой вырвались слова, которых, как ей казалось, она уже никогда никому не скажет. Все сомнения и неопределенность, мучившие ее, исчезли куда-то, и она сказала срывающимся от страсти голосом:
— Потому что я люблю тебя. Да, люблю тебя и боюсь потерять.
Глава 9
Девон привлек ее к себе и крепко обнял.
— Я уж думал, что никогда не дождусь от тебя этих слов, — выдохнул он наконец.
— Но и я ничего пока не услышала в ответ, — возразила Тори, чувствуя, как к глазам подступают слезы. Удивляясь своей способности даже в эту минуту подшучивать над собой, она подумала: кажется, этому чертовому парню удалось сделать из меня плаксу.
— Уж очень страшно, — сказал Девон, рассмеявшись. Он откинулся назад, чтобы увидеть ее лицо с высоты своего роста. — Ну конечно же, я люблю тебя, моя ненаглядная цыганка, иначе разве я сделал бы тебе свое последнее, самое серьезное предложение?
Взяв у него протянутый ей носовой платок, Тори вытерла смеющиеся глаза и рассудительно заметила:
— Откуда же мне знать, что оно настоящее? Может быть, тебе просто понадобилось место, где можно было бы прислонить свою буйную головушку.
— К твоему сведению, у меня есть квартира в Вашингтоне и половина большой фермы в Виргинии, — спокойно проговорил он. — Кроме того, у меня есть такие ценности, как отец, брат, сестра и куча друзей. Так что мне ничего не нужно, дорогая. Мне нужна только ты.
Тори неуверенно посмотрела на него, но в эту минуту Девон рассеял все ее сомнения, продемонстрировав со всей силой своего темперамента, как она нужна ему. У нее голова шла кругом, когда она вырвалась наконец из его объятий. Она силилась вспомнить что-то важное, что ее беспокоило, и наконец вспомнила:
— Девон, что касается твоего портрета…
— Мы с тобой будем все делать постепенно, не надо торопиться, — прервал он ее. — Я терпеливый человек и умею ждать. — Он улыбнулся. — Скоро я придумаю для тебя еще такое предложение, что ты уж точно не сможешь отказаться.
— Меня вполне устраивает то самое, которое ты сделал в последний раз. Очень хорошее предложение, — прошептала она. — Лучше и придумать нельзя.
Девон прижал ее к себе.
— Не забудь, что ты сейчас сказала. Я тебе это напомню. Но попозже.
Разумеется, стейки сгорели, а салат завял, так что им пришлось отскребывать печь и снова заняться стряпней. Им было очень весело. К тому же их развлекал Виски, постоянно вертевшийся под ногами и упрямо пытавшийся использовать ногу Девона вместо дерева, по которому можно карабкаться вверх. Печь ему тоже очень нравилась, и им приходилось все время следить, чтобы он в ней не изжарился.
Что же касается Тори и Девона, то их отношения вступили в новую стадию, и если не все между ними было решено, то, по крайней мере, оба теперь вполне понимали друг друга. Со стороны их можно было принять за давних любовников — хотя при этом было видно, что они влюблены в друг друга со свежей страстью.
Казалось, много воды утекло с тех пор, как они поднялись на борт самолета, перенесшего их на Бермуды, и летели сквозь грозу и мрак, — и вот теперь они наконец могли спокойно быть вместе, в полном смысле слова наслаждаясь друг другом. Любовь и смех наполнили дом, им было светло и радостно, несмотря на осеннюю непогоду.
Пойди и сгреби листья на дворе, — строго сказала Тори.
— Давай не будем их сгребать: в опавших листьях есть нечто трогательное.
— Скажи просто, что тебе лень.
— Это клевета.
— Какая же это клевета?
— Конечно, ты фактически назвала меня лентяем.
— Что ты выдумываешь? Я без конца восхищаюсь твоей энергией.
— Кажется, ты действительно говорила сегодня утром нечто подобное.
— Вот видишь — и даже не один раз, а до и после того, как ты принес мне в постель завтрак.
Он со смехом сказал:
— Должен же я был как-то тебя разбудить! Знаешь, я всерьез подумываю соорудить специальную электроустановку, чтобы поднимать тебя по утрам.
— У тебя это, кажется, и так получается благодаря твоей природной смекалке, — холодно заметила она.
— Ну и как, тебе понравилось?
— По крайней мере, это было необычно и интересно.
— Ах, теперь оказывается, что тебе было интересно меня видеть, когда я появился с подносом у твоей постели! У меня-то было впечатление, что передо мной разъяренная тигрица, которая вот-вот набросится на меня!
— Так не стоит превращать женщину в тигрицу, а то можно получить от нее хорошенькую взбучку!
Девон рассмеялся:
— Дорогая, я тебе слишком много позволяю! Ты доведешь кого угодно!
— Боже мой, — притворно протянула она, — он мне что-то там позволяет! Если так пойдет и дальше, я не поручусь за себя даже на людях.
— Не беспокойся, мы создадим свой собственный уютный мир и нам некого будет шокировать.
— Это не поможет. Чего можно ожидать от человека с серьгой в ухе?
— Это замечание, моя дорогая и любимая, несправедливо и недостойно тебя. И я получу громадное удовольствие, наказав тебя за это подобающим образом. Я еще посажу в клетку свою тигрицу!
— И не рассчитывай!
— Только вот надо найти какое-нибудь подходящее орудие пытки!
— Девон, оставь меня!
— Нет? Ну тогда придется положиться на свою природную смекалку.
— Ох, Девон!
Тори постепенно все больше и больше проникала в противоречивый характер Девона, и это ей нравилось — не только потому, что она хотела понять любимого человека, но и потому, что она изучала его скорее как женщина, а не как художник, и выражалось это не в свойственном ее художественному мышлению решительном и полном снятии покровов, а в мягком и постепенном постижении его личности во время их бесед и ее наблюдений.
Тори поняла, что его терпение и упорство, с одной стороны, было результатом детского стоицизма, следствием давления на него излишне строгого отца, а с другой — его трудной и требовательной, настоящей мужской профессии. Теми же причинами во многом объяснялась определенная жесткость его характера. Девону пришлось пройти трудный путь борьбы за право на собственную судьбу.
Такие, казалось бы, противоречивые черты Девона, как веселый нрав и сила характера, естественно уживались в нем. Он был глубоко чувствующим, но внешне сдержанным человеком, прекрасно умевшим владеть собой. Так озадачивавший Тори поначалу взгляд его удивительных глаз на самом деле был выражением его огромной внутренней силы и энергии. Но чаще всего именно юмор давал выход его настроению. И это неслучайно: ведь смех всегда один из видов сублимации сильных эмоций.