А пожаловаться на этого вертопраха некому, — говорят, его прислали сюда несколько дней назад по приказу его королевского величества. Это вполне вероятно, — ведь только король мог заставить начальника канцелярии взять к себе такого… такого бродягу. У него нет ни благородного происхождения, ни университетского звания, ни духовного сана, ни денег. Таких рыцарей, как он, приходится тринадцать на дюжину. Единственное его богатство — темное прошлое! Впрочем, ходят слухи о том, что он — поэт, а поэты нынче в моде. Ничего себе, хорош поэт. Он только и способен сочинять такие бесстыдные куплеты, как этот.
Лениво натягивая на себя плащ, рыцарь допел свою песенку, повернулся в сторону писарей и заметил на их лицах выражение негодования. Ему захотелось обрушиться на их нудную непорочность, но он раздумал: бедному человеку не следует сердиться натощак. Рыцарь ухмыльнулся и смачно сплюнул:
— Тьфу, это действительно мерзкая, безнравственная песенка! Она пришла к нам, как зараза, из Франции. Меня радует, что она не понравилась вам. Разве могут сравниться такие куплеты с нашими сладкими песнями о любви? Я вижу, господа, вы чем-то недовольны и негодуете. А каково здесь мне? Поэт в канцелярии — всё равно что соловей в клетке. В лице моей беспутной персоны в вашу канцелярию втерся настоящий миннезингер — ныне очень редкий, а может быть, и последний экземпляр этой вымирающей породы. Не под балконами дам, а в этой вонючей канцелярии торчу я с гусиным пером и чернильницей! Ради чего? Всего-навсего ради нескольких желтеньких монеток. Видите ли, господа…
Но «господа» не желали ни слышать ни видеть его, и рыцарь Освальд фон Волькенштайн, отнюдь не самый младший в имперской канцелярии, увидел перед собой спины писарей в черных плащах, столпившихся у выхода. Рыцарь добродушно улыбнулся, радуясь тому, что очень ловко избавился от них. Наконец-то вороны разлетелись и в комнате стало тихо. Поэт пошел бы тоже… Но куда? Его правая рука невольно опустилась в карман за мелкими монетками, которые выкатились из кошелька. Черт побери, как они тают! Сколько прошло через его руки итальянских, испанских, английских, русских, армянских, персидских монет! Где только он не пел, не воевал, не попрошайничал! Каждая монета доставалась ему с трудом, но как легко ускользала она в руки трактирщиков, болтавших на разных европейских и азиатских языках, за пазуху белых, смуглых и чернокожих красавиц, с которыми он забавлялся в портовых кабаках Европы и в притонах Азии. Увы, куда девалась его былая слава? На висках рыцаря появилась проседь, карманы опустели, и ему приходится теперь домогаться милостей его величества. Впереди — дорога в Констанц! Там рыцарь будет служить у короля Сигизмунда шпионом, переводчиком и придворным миннезингером. Миннезингер, собственно, тот же шут. Как на подбор, одна обязанность хуже другой. Ничего не поделаешь, — надо жить… Богатому всё доступно. Бедняк, если ему нечего продать, продает самого себя. В Констанце у него будет работа. Предприимчивый и, рачительный Сигизмунд решил по-своему: зря держать поэта незачем, — и определил его в канцелярию. Ну и скряга же Сигизмунд!..
Но сколько бы рыцарь ни рассуждал, это не помогло ему решить вопрос об ужине. Неужели он не достанет монеты даже на похлебку? А вино? О нем лучше не думать. Вероятнее всего, подадут какую-нибудь мерзкую кислятину. И господин рыцарь с искренним отвращением плюнул.
В этот момент двери канцелярии приоткрылись и на пороге появился хрупкий мальчик в богатой пажеской ливрее. «Здесь он как торт на навозной куче», — подумал рыцарь. Но пажа не испугала канцелярия. Вдохнув ее вонь и брезгливо сморщив носик, мальчик пренебрежительно спросил:
— Эй, приятель, не знаешь ли ты, где я могу разыскать господина рыцаря Освальда фон Волькенштайна?
Да-а… Эта встреча напомнила рыцарю сцену из комедии, автор которой сводил героев самым невероятным образом.
— Чего тебе надо? Я — Волькенштайн, — ответил рыцарь, привыкший спокойно относиться ко всяким превратностям судьбы.
Паж мигом утратил прежнее высокомерие и учтиво сказал:
— Вас приглашает на ужин одна дама, которая просила не предавать ее имя гласности. Ваша честь, господин рыцарь, никак не пострадает: речь идет о благородном деле, которое в высшей степени важно для самой дамы. Если вы, благородный рыцарь, соблаговолите оказать мне честь, то я готов сопровождать вас до тех пор… пока это будет необходимо… Я к вашим услугам.
— Дорогой друг! — прервал Освальд фон Волькенштайн пажа. — Ты, кажется, упомянул об ужине. Если это так, то я ни в коем случае не могу пренебречь таким делом, которое является жизненно необходимым как для дамы, так и для меня. Я, собственно, не могу понять, ради чего мы всё еще торчим тут. Идем не теряя ни минуты!..