Олег Игнатьев
МАГИЯ КРОВИ
1
На оперативном совещании речь шла о серии квартирных краж. Точнее, о трех кражах, совершенных неизвестными лицами в жилищном кооперативе «Медик». Все произошло в течение одной недели, причем замки открывались не отмычками, а хорошо подобранными ключами. Грабители входили в квартиры как к себе домой.
Необходимо отметить, что один из пострадавших, профессор Озадовский, известный в городе психиатр, жил бобылем и практически все свое время проводил на кафедре, которой заведовал на протяжении доброй четверти века. А двое других были женаты, но детей в их семьях не было, поэтому в дневное время их квартиры были пусты.
Вот, пожалуй, и все, чем располагало следствие, если не считать того, что жена одного из пострадавших, стоматолога Задереева, кстати, тоже работающего в психиатрической больнице, находилась на специализации в Москве, а соседка, чья квартира расположена на одной лестничной площадке с уже упомянутым стоматологом, в момент ограбления была на рынке. Ей дали отгул за ночное дежурство в аптеке. Кроме того, из трех ограблений было заявлено только два.
Вот тогда начальник уголовного розыска подполковник Шрамко, ведущий совещание, и рубанул воздух ладонью, дескать, в отношении преступников установка прежняя: искать и карать, несмотря на трудности в стране. И этот резкий, несвойственный ему жест, и жестко-осуждающий тон фразы, после которой неожиданно возникла пауза, как бы обращали к одному-единственному выводу: да, правильно, людей надо принимать такими, какие они есть, и ничего за них не додумывать, но это в быту, а в угрозыске…
Инспектора Климова заинтересовал стоматолог. Тот даже дверной замок после ограбления не поменял. И это настораживало. Климов узнал об ограблении его квартиры случайно, из телефонного разговора с главврачом психбольницы. Тот интересовался ходом следствия. Должно быть, по просьбе Озадовского. Из этого же разговора Климов узнал, что Задереев организовал стоматологический кооператив «Дантист». Прикидывая так и этак, почему новоиспеченный кооператор не стал звонить во все колокола и сообщать в милицию об ограблении своей квартиры, Шрамко, продолжая совещание, высказал мысль, что, возможно, умолчание связано с тем, что люди стали зажиточней, многие научились пускать деньги в оборот. Да иначе и быть не может: кто присматривается к экономике и социальным проблемам, от того не ускользнет сущность явлений, происходящих в обществе. Перестройка побудила к действиям, и кое-кого не к тем, какие нужны честным гражданам. Шрамко имел в виду угонщиков, домушников и шулеров, чья активность уже стала притчей во языцех.
Невольно заговорили о природе человеческих взаимоотношений. Помощник Климова Гульнов увлекся, начал сыпать афоризмами и договорился до того, что когда что-то делаешь для собственного брюха, не всегда лучше, чем когда работаешь на государство, потому что только песня, которую спел для души, становится лучшей из твоих песен.
Климов с ним не согласился, высказав мысль о том, что Андрей с излишней романтичностью смотрит на милицейский сыск. Вот уж с чем нельзя сравнивать их работу, так это с песней, уж больно высокопарно. Тут как во время стрельбы: поразил короткими очередями три мишени — получи пятерочку. Завалил одну — отходи, три очка не сумма. Бери пистолет. Совмещай мишень и прорезь с мушкой.
Гульнов стал возражать, они заспорили, но полковник Шрамко их прервал. По мнению начальства, работники уголовного розыска должны понимать, какие идеи и чувства, применительно к обстоятельствам, стоит брать в расчет, а какие нет.
Климов молча проглотил пилюлю. Люди отдают предпочтение не тому, кто что-то делает, а тем, кто приставлен оценивать сделанное. Или, как любит повторять Шрамко: могущественный может быть беспечным, но беспечный никогда не станет могущественным. Да и вообще, лучший способ испортить человека — это хвалить его без устали, а главное, по пустякам.
Временно оказавшись на месте Шрамко, инспектор весь месяц тяготился своим положением. Исполняющий обязанности… Есть еще одно такое понятие, звучащее не менее красиво и загадочно: неврастения. Понимать сотрудников, подчиненных, сослуживцев и быть в свою очередь верно понятым — завидный удел человека, связанного служебными узами с разными людьми. Или найдешь себя, или окончательно потеряешь. Пан или пропал. Человек, способный управлять другими, управлять, а не командовать, большая редкость. Нужно иметь очень много работающих извилин в голове, а Климов не хотел переоценивать себя. Со временем, быть может, из него начальник и получится, а пока и в майорах походит.
— Ладно, работайте. — Шрамко вышел из-за стола, и все встали. — Спешить не будем, а поторопиться надо.
«Наверно, так легче, когда жизнь не дает передышки, — думал Климов, спускаясь по лестнице на свой второй этаж. — Не успеешь одно доделать, другое наваливается».
Следом за ним через ступеньку сбегал Андрей Гульнов.
В коридоре инспектора ждала пожилая женщина. Она была в темно-сером плаще и такого же цвета велюровой шляпке. Выражение обиды и покорности делало ее лицо несчастным. Так сидят под дверью зубника. С видом обреченного на муки человека. А в глазах готовность к подвигу и ужас перед собственной решимостью его совершить.
«Не иначе как жена Задереева вернулась со специализации и обнаружила еще одну пропажу в обворованной квартире. — Заметив посетительницу, Климов ускорил шаг. — А скорее всего, пришла с требованием произвести дознание: где находился ее благоверный в ночь, когда обчистили квартиру. Для многих жен этот вопрос всегда бывает главным, тем более что из квартиры вынесли всего лишь семь видеокассет, мужскую кожаную куртку за пятьсот тысяч рублей и пыжиковую ушанку. Для стоматолога, организовавшего кооператив, это не деньги».
— Здравствуйте, вы… — неуверенным тоном человека, нуждающегося в жалости и понимании, заговорила женщина и, прижимая к груди сумочку, просяще подалась к нему. Словно боясь, что ее не выслушают, заторопилась: — Мне нужен Климов, я по делу…
— По какому? — машинально спросил он и лишь затем ответил на приветствие. — Извините, здравствуйте.
— Вы Климов?
— Я.
— Юрий Васильевич?
— Он самый.
— Господи…
— Проходите, пожалуйста.
— Спасибо.
Пропустив нежданную просительницу в кабинет, Климов обернулся к шедшему следом Андрею и сказал, чтобы тот созвонился с администрацией психиатрической больницы.
— Возьми у них список сотрудников, заодно и рабочие графики их не забудь.
Женщина продолжала стоять посередине комнаты.
— Да вы садитесь.
Она повернулась к нему, и ее довольно миловидное лицо заметно побледнело. Большие серые глаза смотрели так, как смотрят на икону.
— Я не сумасшедшая…
Климов слегка пожал плечами и прошел к столу.
— Прошу вас, — и указал на стул. Но та продолжала стоять, вцепившись в сумочку из синего кожзаменителя.
— Я в своем уме…
Голос ее возбужденно задрожал, сорвался, и она прикрыла рот рукой.
Понять что-либо было крайне трудно.
Испытывая замешательство, Климов, наверное, с минуту смотрел на нее молча, прикидывая в уме, на какой день и час пригласить ее для разговора, но потом ему стало совестно, и он почти насильно усадил ее в жесткое, но все-таки кресло.
— Успокойтесь, я вас слушаю.
Женщина посмотрела на него с тем особенным выражением боли и обиды, когда нет сил, чтобы не расплакаться.
— Я видела его! Вы понимаете, я видела.
На какое-то мгновение Климову сделалось не по себе. О ком это она?
Его заплакавшая собеседница уткнулась в носовой платок.
— Простите.
Отерев слезы, она открыла сумочку и вынула сложенный вдвое плотный лист бумаги. Передавая его Климову, она с трогательной робостью попробовала улыбнуться.
— Я вам верю.
Интересно, что обращавшиеся в уголовный розыск в своих заявлениях зачастую указывали одну просьбу: пусть в их конфликте разберется майор Климов. Как будто он был адвокат. Складывалось впечатление, что о нем уже ходят легенды как о сыщике, способном найти выход из любой затруднительной ситуации. Одним казалось, что он способен раскрывать загадочные преступления, не выходя из управления, другие, веря в его честность и принципиальность, просили наказать зарвавшегося карьериста и хапугу. Словом, есть такой, который…