— Вот это и будет твоей платой за грубость, маленькая хамка, — довольно тянет монстр, а ты нервно сглатываешь, поняв его совершенно неправильно.
— Ч… Чего? З..зач… зачем? — испуганно отходишь спиной к кухонному диванчику, полагая, что за сказанные тобой в прошлый раз слова, монстр буквально вырвет твое сердце из груди из праздного любопытства. Зная его непредсказуемый и порой агрессивный характер, ты этому нисколько не удивилась бы… Невольно садишься на оказавшуюся близко мебель, наблюдая, как медленно рядом опускается ПиДжи.
— Ты там чего себе надумала уже, извращенка? Я просто послушать хочу, — скелет весело хмыкает, любуясь твоей паникой и тем, как она медленно меняется на возмущение.
— Это я-то? Ну и желания у вас, мистер клякса… — ты чуть успокаиваешься, но в душе плавно растекается волна цунами, снося собой все преграды, пытаясь взять штурмом тщательно выстроенный барьер, за которым спрятаны истинные чувства.
— Что, уже на попятную идёшь, мелочь? Бесчестная… — он берет тебя на слабо, и это действует лучше всего, и ПиДжи это знал, ехидно склоняясь ближе.
— Иди ты, знаешь куда? Слушай уже, и закроем эту тему, — ты сдаешься и раскидываешь руки, ожидая, что скелет будет делать дальше. А внутри все заходится острым страхом напополам с предвкушением… Когда ещё удастся насладиться столь желанной и недосягаемой близостью с этим необыкновенным, притягательным сгустком сарказма?
В том, что он был привлекателен, ты никогда не сомневалась, ещё с первой вашей встречи, отметив темный, переливчатый почти оливково-черный цвет его чернильных костей, на контрасте с яркими полосами фаланг изящных рук и пестрых пятен на щеках, что едва ли не светились в ультрафиолете, настолько были насыщены краской. И глаза… Бесконечно таинственные зрачки с непостоянством их формы, особенно левого, который при смене фигуры в нем, чуть смешивал синий и жёлтый, давая между ними едва заметный оттенок вечнозелёной хвои, который было видно лишь вблизи… А само движение пальцев? Словно созданные для игры на фортепиано, а не для разрушения или применения физической силы, которой в нем таилось на удивление много. На это ты могла смотреть часами, практически впадая в транс, когда монстр показывал небольшие, но интересные фокусы, создавая из чернил разные предметы, что распадались через несколько минут. Это всегда вызывало твой восторг, и ты потом ещё долго упрашивала друга показать тебе это чудо вновь…
Ты наивно полагала, что твой пульс он мог бы послушать и через руку, либо быстро прислонив череп к грудной клетке, но… Никак не того, что монстр с явной тенью удовольствия повалит тебя на кухонный диван с мягким пледом на нем и не ляжет сверху, мягко устроив голову чуть пониже твоих ключиц… Одежда все ещё была влажной и холодной после ливня, пуская рой мурашек по коже, но тяжесть его тела мгновенно всколыхнула внутри подъем жара, согревая кожу и лицо пламенем сильного смущения.
— Ааа… Что ты делаешь? — ты в волнении приподнимаешь руки, не представляя, куда их положить, пока ПиДжи сам спокойно не опустил их своими, оставляя в плену бархатного касания.
— Просто заткни варежку и полежи тихо, — монстр недовольно ворчит, вибрируя голосом, проходящим сквозь твои ребра, окутывая сердце новой волной адреналина. Оно предательски заходится в жутко быстром ритме, выдавая чувства с безжалостным равнодушием к твоей личной тайне, мощно и быстро сокращая стенки, словно стремясь разогреть кровь до состояния магмы и сжечь обладателя изнутри…
Где-то в доме неторопливо тикают часы, отсчитывая секунды и минуты вашей странной, спонтанной близости, и ты постепенно привыкаешь к этому несомненно приятному ощущению тяжести на себе, заодно согреваясь чужим теплом и унимая личную тахикардию влюбленности. Дыхание становится ровнее и глубже, упираясь в чужое ребрами, а мысли вновь из осколков собираются в привычный витраж образов и слов. Ладони сами собой распрямляются, до этого сжатые в кулаки и накрытые чужими длинными пальцами, что едва заметно огладили кожу при твоём движении, надолго оставив на ней чувство прогретого солнцем вельвета. ПиДжи прежде никогда не стремился тебя касаться, но ты стала замечать перемены в последние месяцы общения. Словно незримая граница личного пространства была затерта, утеряв четкую линию, за которую прежде было запрещено переступать. Это стало заметно по сократившемуся расстоянию при просмотре фильмов, когда вы сидели ближе, чем было допустимо ранее, касаясь друг друга плечом или даже бедром. Или в мимолётных жестах, когда скелет позволял себе что-то беззаботное, но на грани грубости, дёргая тебя за ухо и надолго зажимая его между пальцами, очерчивая плавный изгиб нежного хрящика одним из них. Так и сейчас это странное сиюминутное желание услышать стук твоего сердца стерло эту грань окончательно, что не могло не радовать и будоражить одновременно, наводя на определённые мысли о том, что ваша дружба медленно но верно таковой быть прекращает… Переходя на новый, волнительный уровень, к которому тебя столь безапелляционно толкает Папер Джем. Словно отказ не входит в его планы, и он просто делает, что должен, ни капли не теряясь в сомнениях, и не предполагая, что ты таковые очень даже имеешь. Скелет отстраняется, чуть поднимаясь выше и всматриваясь в твои озадаченные глаза цвета топлёного шоколада.
— Приятный звук… Почему оно сначала билось так сильно, а потом стало тише? — тихо спрашивает ПиДжи, цепко ловя твой взгляд и привлекая внимание к сердечку зрачка, в котором опять мешался зеленоватый обод границы двух цветов в нем.
— Эмм… Я нервничала, — просто объясняешь другу, давая понять, что хочешь сесть, немного опираясь на локти и приподнимая корпус, но скелет почти не сдвинулся, из-за чего вы были теперь вплотную друг к другу, оставив в качестве свободной зоны жалкие миллиметры воздуха, в котором почти ощутимы искры, бегущие между вами.
— Волнуешься в моём присутствии, значит? — ПиДжи ехидно щурится, но на щеках ты вдруг заметила новые цветные пятна, которых прежде не было… Скелет смущался, покрывшись необыкновенным румянцем, будто перламутровым облаком накрывшим его темные скулы.
— Из нас двоих сейчас волнуешься и смущаешься только ты, Папер, — мягко тыкаешь пальцем в его бархатную скулу, невесомо проводя под широко раскрытым глазом линию, из-за чего эти пятна иризации{?}[Иризация (от лат. iris — «радужная оболочка глаза», по подобию цветового спектра) — оптический эффект, проявляющийся у некоторых минералов в виде радужного цветового сияния при ярком освещении на ровном сколе камней и особенно после их полировки.] становятся ярче.
— С… смущаюсь? — его голос словно проседает, а символ зрачка меняется на остроконечный ромб, выдавая в обладателе растерянность, которую тот упрямо прячет за маской показной сердитости, стиснув зубы в притворном оскале.
— Ну а что ещё? Злишься? По тебе не заметно… Обычно, когда злятся, по руке не гладят, — ты с трудом произносишь такую дерзость, мысленно давая себе пощечину, и его вторая рука, до этого действительно странно сплетающаяся с твоей, рисуя причудливые узоры пальцем по коже, резко отдергивается под полный досады рык скелета, а сам он отстраняется и садится чуть поодаль. Ты не сдерживаешь вздох разочарования, что удивляет и тебя саму… Конечно, чего ты ещё ожидала от ПиДжи? Что он вдруг признается в любви? Кажется, этот монстр на такое не способен… И саму себя ты тоже громогласно окрестила круглой дурой, не успев как следует насладиться моментом…